Ничья

Теперь умирающая Надя воскликнула с такой злобой вслух, да так громко, что, если бы кто-то услышал под окнами Кашкинской школы этот её возглас, то ни за что бы не подумал, что она умирает: – Всё из-за НЕЁ!

Надя удивилась, почему в той квартире не оказалось Инессы; куда-то запропастился Алик. Подняв голову от кухонного стола, за которым сидела, Надя увидела перед собой Ваську в военных брюках, а вот кителя и прочего из одежды, даже майки, на нём почему-то не было. Он ей показался симпатичным, и она незаметно для себя стала стучать кулаком по столу со слезами на глазах, всё больше надрываясь о том, как ей надоело всё, как ей всё надоело! Она говорила своим низким, но срывающимся голосом о том, что с восьмого класса мечтала стать геологом. Побывала в настоящей экспедиции вместе с Верой Субботниковой и её братом Веной, молодым геологом. Он учил её находить образцы, они лазали по горам, жгли костры ночами, а Вена и Марья Николаевна, начальница экспедиции, хорошо пели душевные песни… Но потом ОНА сказала, что Наде нужна другая профессия.

– …и я раздружила из-за НЕЁ с Верой Субботниковой, которая была настоящим другом, и с тех пор нет у меня друзей! А Вера, – всё клокотала отчаянием Надя, – уже стала геологом и вместе с братом Веной поёт песни у костров, живёт в палатках и встречает зарю в полях!

– Кто ОНА? – спросил Васька.

– Как кто? – возмутилась Надя его непониманием.

– Вот ты говоришь, всё она да она… Она, вроде, тебе навязала эту учительскую профессию, а ты хотела в геологи…

– Бабушка! – потрясаясь его тупостью, выкрикнула пьяненькая Надя и залилась таким рёвом, что Васька был вынужден сесть к ней поближе, обнять её, утешать.

И незаметно как-то они очутились на одной обширной кровати. И он продолжал её утешать, нежно уговаривая не противиться обстоятельствам и судьбе. Он говорил, что и у него судьба – хуже не придумаешь. Он стал военным не потому, что мечтал об этой профессии, а потому, что был хулиганом – имел за драки приводы в милицию. И отец ему сказал: «Или в армию или в тюрьму…» Ну, и пошёл он в военное училище, и служит, неплохо служит он: такой молодой, а уж майор… Надя перестала плакать, ей понравилось понимание её души, случившееся впервые. Остальное для неё случилось тоже впервые. Наутро Васька говорил, виновато улыбаясь, что квартира эта, к сожалению, «уплывает», так как его друг, уехавший работать за границу, возвращается обратно. Речь свою он сопроводил детскими стихами:

Надя глупая у нас,

Надя ходит в первый класс…

Надя Кузнецова не сразу осознала, что же произошло с ней. Осознав, пришла в ужас. Васька оказался Василием, у него были жена и двое детей. Наде пришлось впервые врать бабушке. И мать, и бабушка не хотели верить в то, что с Надечкой «ничего такого не произошло» на проходившей в «отдалённом районе вечеринке, откуда даже на такси невозможно было выехать вечером, а потому она осталась ночевать у однокурсницы в одной комнате с ней самой и с её мамой». Именно после этого «страшного случая» (по определению бабушки), Октябрина Игнатьевна и нацелилась «разнести в пух и прах» телефонную станцию. Сделать это не удалось. Телефон им поставили довольно оперативно, так как и раньше они были в самом коротком списке на получение, но хитро обойдёнными до «следующего месяца», растянувшегося на пару лет. Успокоились они с трудом. Надя Кузнецова, вроде бы, справилась с этой своей бедой, не ожидая большей. Только с этого дня она с удивлением и разочарованием думала: чего хорошего находят люди в этом? Почему так много об этом пишут в книгах? Ничего хорошего, ничего такого приятного и радостного, мерзко, гадко… Василия она больше не видела. Инесса передала привет «от нашего общего знакомого», который отбыл служить за кордон вместо своего прибывшего друга. Надя сдала госэкзамены на «отлично». Но потом уже пыталась и эту ночь идеализировать, и даже Васю пресловутого, и себя, «совершившую в ту ночь первую, так сказать, часть своего материнского подвига».