Ничто

Мы не ожидали ничего особенного от Благочестивого Кая, но на этот раз он всех удивил. Благочестивый Кай захотел голову Золушки.

Это было как-то странно.

Особенно потому, что Золушка никому не принадлежала.

Хотя, возможно, она много значила для Элисы, но та уже отдала гроб младшего брата. Оставались только Красотка Роза и Ян-Йохан, и непонятно, почему для кого-то из них голова Золушки была важнее, чем для кого-то из нас.

Благочестивый Кай не отступал.

— Да хватит уже, Кай, — сказал Оле.

— Голову Золушки, — требовал он.

— Давай серьезно, Кай, — попросила Элиса.

— Голову Золушки, — требовал он.

— Давай что-нибудь реальное, — сказала Майкен.

— Голову Золушки, — требовал Благочестивый Кай и так и стоял на своем, что бы мы ни говорили.

На самом деле мы знали почему.

С тех пор как Иисуса притащили к куче смысла, а прошло уже пять дней, Золушка использовала розовое дерево в качестве личного туалета — как для больших дел, так и для малых. «Иисус на Кресте» из розового дерева уже утратил бóльшую часть своей святости, сломав ноги, а благодаря упорным стараниям Золушки скоро станет совсем безнадежен. Но тем не менее!

В конце концов мы сказали Благочестивому Каю выбрать что-то, особо значимое либо для Красотки Розы, либо для Ян-Йохана.

— Ладно, — согласился он. — Тогда перерезать горло Золушке должна Красотка Роза.

Тут-то он нас и подловил. Красотка Роза не выносила вида крови, таким образом голова Золушки приобретала особое значение именно для нее. Больше говорить было не о чем.

В этот раз плакали двое.

Красотка Роза рыдала, прося о милости, и повторяла, что не сможет это сделать, а просто упадет в обморок, или с ней случится приступ эпилепсии, и тогда ее отвезут в больницу, и она никогда больше не будет нормальной. А Элиса ни разу не плакала о гробике младшего братика так, как рыдала сейчас.

Ни на одну из них мы не обращали внимания.

Во-первых, Красотке Розе следовало взять себя в руки. Другие пожертвовали гораздо большим, чем голова Золушки. Во-вторых, у каждого из нас возникло подозрение, что Элиса слишком легко отделалась и на самом деле была только рада, что гроб ее брата выкопали. Благочестивый Кай одной молитвой заполучил две жертвы.

Отец Ян-Йохана был мясником. Его лавка располагалась на первом этаже их дома. После пары неудачных попыток одним ранним утром Ян-Йохан все-таки подобрался к длинному, недавно заточенному разделочному ножу, принес его на лесопилку и воткнул в один из столбов, где тот, сияя, торчал, ожидая, когда Красотка Роза возьмет себя в руки.

Это случилось раньше, чем все предполагали.

Когда мы пришли на лесопилку холодным ветреным осенним днем, с Золушкой было покончено, а ее голова, сердито взирая на нас, лежала наверху кучи смысла. Тело так и осталось на гробике малыша Эмиля, который теперь был скорее красным, чем белым в трещинку.

Белый. Розовый. Красный — смертельно опасный.

Весь день в школе Красотка Роза выглядела на удивление равнодушной. Позже она утверждала, что чуть не упала в обморок, что все было не просто отвратительно, а гораздо хуже и что она выключила свет на лесопилке, чтобы не видеть кровь.

Несомненно, идея со светом была неплохая, потому что, когда Красотка Роза увидела залитый кровью гроб и обезглавленное тело Золушки, она так и рухнула. Большой Ханс и Оле отнесли ее в другой конец лесопилки и поставили несколько досок, чтобы те заслоняли гроб и Золушку. Вынести Розу на улицу они не решились — вдруг кто-нибудь пройдет мимо.

Ян-Йохан посмотрел на нож: тот все еще торчал из столба, но теперь весь потемнел от запекшейся крови.

— Кто бы мог подумать, что в Красотке Розе скрывается мясник! — воскликнул он, громко рассмеявшись.

Возможно, он бы не так смеялся, если бы знал, на что еще способна Красотка Роза.

XVI

Это все же вызывало сомнение.

Не в то, что Красотка Роза, не дрогнув, перерезала горло Золушке, а затем рухнула при виде крови на гробе, хотя само по себе это было странно.

Нет, сомнение появилось, когда Красотка Роза потребовала указательный палец с правой руки Ян-Йохана.

Это произошло во вторник днем, вскоре после того, как мы все собрались на лесопилке, промокшие до нитки от непрерывного проливного дождя, который также прокладывал себе дорогу через дыры в крыше, образовывая лужи в опилках, в которых мы не могли не попрыгать, — в нашем возрасте это еще было простительно.

Рикке-Урсула сказала, что о таком нельзя просить, особенно у Ян-Йохана, который играет на гитаре и поет песни «Битлз», да так, что разницы между ним и оригиналом почти нет, а без пальца он этого делать не сможет, так что требовать такое нельзя.

— Можно, — возразила Красотка Роза, не объясняя почему.

— Нет, — сказала Рикке-Урсула, и мы все ее поддержали: должны же быть хоть какие-то границы.

— Можно, — ответила Красотка Роза.

— Нет, — повторили мы.

И поскольку это продолжалось очень долго, у Красотки Розы в какой-то момент словно иссякли силы, и наше «нет» было встречено вялым молчанием, которое мы восприняли как победу.

Но лишь до тех пор, пока не вмешалась Софи:

— О чем вообще речь? Разве в указательном пальце Ян-Йохана нет смысла?