Ничто Приближается

За стеклянными дверями одной из палат во что-то играли два мальчика-подростка, один с забинтованной ногой, другой и вовсе без бинтов. Когда Маша проходила мимо, они дружно повернули головы в ее сторону, проводили взглядами. Из дверей одноместного бокса вышла молодая мамаша с годовалым ребенком на плечах, крохотная ручка ребенка была перевязана таким слоем бинтов, что казалась в три раза толще, чем была на самом деле. Мамаша вовсе не обратила на Машу внимания, разве что скользнула взглядом — ее больше интересовали стенды, демонстрирующие различные страшные ожоги.

Реанимационных палат на этаже было всего две. Одна пустовала. Из дверей другой доносилось тихое бормотание телевизора.

Маша на цыпочках подошла к приоткрытой двери, заглянула.

На кровати лежал с головы до ног перебинтованный ребенок, лежал без движения, очень тихо, прибор, висящий на стене, чуть слева от его головы, размеренно отсчитывал сердечный ритм.

Пи… пи… пи… как-то очень медленно…

Возле кровати сидела женщина, подперев ладонями подбородок, смотрела в пол.

Маше очень не хотелось приставать к ней с вопросами, но не уходить же теперь, когда она уже у цели. Ждать, чтобы эта женщина покинула свой пост было, судя по всему, бесполезно.

— Здравствуйте…

Женщина подняла голову, посмотрела на Машу, но, как будто и сквозь нее.

— Как он?.. Как ваш сын? Он поправится?

Женщина просто покачала головой.

— Он не поправится… Уходите…

Ее голос был похож на шелест ветра в камышах, он был пустой и легкий.

— Я не могу уйти. Я должна помочь ему. Я могу это сделать.

Ее слова как будто немного оживили женщину, в ее глазах появилось что-то… оставалось выяснить, хорошее или плохое…

— Кто вы такая?

— Я — ангел, — произнесла Маша, — Вы ведь верите в Бога? Вы молились, просили его совершить чудо?

Глаза женщины широко раскрылись, она открыла рот, чтобы закричать, может быть закричать что-то страшное, но не закричала… Почему? Может быть и правда где-то в глубине ее умирающей души оставалась иррациональная первобытная вера… Может быть, даже настолько сильная, чтобы и в самом деле явить чудо?

— Вы можете закричать, созвать сюда весь персонал, — говорила Маша, стараясь, чтобы ее голос не задрожал, не выдал ее. Она так старалась быть уверенной и бесстрастной. Каким еще должен быть ангел?

— И тогда ваш ребенок умрет.

Женщина зарыдала, глухо и страшно — без слез.

— Зачем… зачем вы… — прорычала она сквозь зубы, — Убирайтесь! Убирайтесь, немедленно! Вы… вы…

И прежде чем Маша успела остановить ее, женщина нажала кнопку на надкроватной панелью. Где-то вдалеке зазвенел звонок.

Маша запаниковала.

Она кинулась к двери, потом кинулась к мальчику, но мать перегородила ей дорогу, и во всю силу своего безумия закричала:

— Не прикасайся к моему ребенку, тварь! Не смей к нему прикасаться!

На мгновение глаза этой женщины встретились с машиными и та поняла, что несчастная сошла с ума. По-настоящему… Что сейчас ее устами кричит нечто совсем непричастное ни к ней, ни к умирающему мальчику, что она уже идет по бесконечной холодной и унылой дороге, с которой ей не сойти…

Маша с силой оттолкнула от себя женщину, но та была слишком сильной, она ни за что не пропустила бы ее к своему ребенку, легла бы костьми, перегрызла бы ей горло, но не пустила бы… Маша отступила и разрыдалась от обиды, жалости и бессилия.

— Что здесь происходит? — заорала прибежавшая медсестра, — Кто тебе разрешил войти? Из какой ты палаты?

Она грубо тряхнула Машу за плечо.

— Кто ты такая?!

В палату вошли еще какие-то люди в белых халатах, среди них было двое мужчин — один худосочный длинноносый очкарик, другой здоровый и крепкий на вид, возможно, по-настоящему опасный.

— Да она не наша! — воскликнула одна из вошедших медсестер, — Как она вообще сюда попала?!

— А вот сейчас мы отведем ее куда следует, — сладострастно проговорил очкарик, — И разберемся…

Почему этот очкарик вдруг сделался Маше так омерзителен?

— Ты меня отведешь, слизняк? — с презрением прорычала она сквозь зубы, — Ну попробуй, смотри стеклышки не потеряй, санитар гребаный!

Никогда еще Маша не была так зла. Никогда в жизни!

Она легко освободилась из цепких лапок медсестер, развернулась и ударила очкарика пяткой точно в переносицу. Жаль, что ботинки сняла.

Очкарик охнул и повалился на своего крепкого приятеля.

Пользуясь возникшим замешательством, Маша выскочила в коридор и что было духу помчалась в сторону лестницы, она вся кипела от ярости и разочарования.

— Идиоты, паршивые мерзкие идиоты! — бормотала она, скатываясь по ступенькам, схватила из-под лестницы свои вещи и как была босиком выскочила на улицу. Она бежала к своей машине что было духу, не чувствуя холода, луж, неровностей выщербленного асфальта. Она прыгнула в машину и сорвалась с места, так и поехала босиком, уже на выезде из города остановилась, чтобы снять мокрые носки и обуться.

Она хотела поплакать, но почему-то не получилось.