Ничто Приближается

Теперь оставалось только удивляться, почему он не узнал ее сразу. Как мог забыть лицо, которое знали все жители Эрайдана от мала до велика, лицо принцессы Севелины, младшей дочери короля… Нет, нет, конечно, он не мог и предположить, что эта, корчившаяся в муках безумная женщина — дочь короля!.. Он просто не посмел бы предположить! Никогда!

Армас опустился перед женщиной на колени, сраженный горем и отчаянием. Неужели все настолько безнадежно, ведь ее лицо, ее улыбка… они такие же, как прежде…

— Севелина… — Армас осторожно поднял руку женщины и прижал к своей груди.

— Принцесса, проснитесь… Я заберу вас отсюда, вы… Вы поправитесь!

И он засмеялся сквозь слезы, понимая безумие своих слов.

И принцесса действительно проснулась, она посмотрела на Армаса невидящими глазами, забрала из его рук свою ладонь и, подвывая от боли, поползла к кормушке, возле которой постоянно бродил кто-то из ее собратьев по несчастью в поисках лучшего кусочка.

Она приподнялась на колени и вдруг резким движением выхватила кусок мяса у какого-то старика. Завязалась короткая драка, в результате которой женщина все же успела проглотить добычу, а старик, жалобно бурча, принялся искать новую.

Армас смотрел на все это, чувствуя, что сердце его готово разорваться от боли, потом он поднял руку и выстрелил. Вспышка ослепительно белого пламени во мгновение ока превратила женщину в кровавое облако. Все существа, что бродили вокруг кормушки, с воплями бросились прочь, и Армасу пришлось расталкивать их, чтобы пробраться к выходу.

Когда он вернулся к принцу, тот просто кипел от ярости, но взглянув на лицо капитана ничего не сказал ему, молча повернулся и вошел в кабинку лифта.

…Они уже вернулись на базу и все было давно позади, когда Армас, прокручивая в голове прошедшие события, вспомнил одну странную деталь.

Они с Айхеном сидели в капитанских апартаментах и в целях приведения в порядок нервной системы распивали вино.

— Кто-то спустился в подземелье, когда вы захватили тюрьму. — сказал Армас принцу, — Спустился и остался там, вероятно, выжидать, пока все уляжется. А мы с вами в спешке его проворонили.

— Ну и что? — принц на мгновение оторвался от бокала красного вина и посмотрел удивленно, — Зачем этот кто-то нам нужен?

Армас печально улыбнулся.

— Есть у меня одно подозрение… — произнес он, — Не знаю уж, как вам и сказать…

Он посмотрел на принца, принц посмотрел на него.

— Сдается мне, что это был сам президент…

— Что?!

— Дело в том, что он как раз находился в подземелье и разговаривал со мной, когда явился комендант и доложил ему, что в тюрьме какие-то беспорядки. Они быстро покинули мою камеру, поднялись наверх, но видимо испугались за свою безопасность и спустились снова. Заперли мою дверь и — затаились.

Айхен расхохотался.

— А лифт уехал вверх, значит Генлои с комендантом так и остались в подземелье!.. Надо послушать новости, вдруг да скажут, что президент бесследно пропал!

И все же, к большому всеобщему сожалению ничего подобного в новостях не сообщили… Более того, президент Генлои вскоре сам выступил перед общественностью — целый и невредимый.

Нет справедливости на этом свете!

Саша не любил те дни, когда мама уходила на дежурство. Она работала медсестрой в больнице, и сутки через трое ее не было весь день и всю ночь.

Мама забегала в обед на полчасика проверить все ли у Саши в порядке и звонила каждый час, но все равно Саша остро чувствовал свое одиночество, особенно ночью, когда мамины звонки прекращались, и он оставался один с отцом.

Саша знал, что нельзя ненавидеть собственного отца, он хотел полюбить его, старался, как мог, но ничего не получалось. Каждый раз когда он видел как его пьяный папочка вваливается в квартиру невнятно матерясь, а потом громко храпит, мерзкий и вонючий, Саше хотелось его убить — накинуть на одутловатую синюшную рожу подушку и хорошенько прижать, он и сопротивляться-то не сможет в таком состоянии… Или перерезать ему горло острым лезвием…

В те редкие дни, когда отец был трезвым, Саша прощал его. Почему-то он каждый раз надеялся, что как раз сегодня отец решил бросить пить, и потому старался быть милым и ласковым, чтобы папа понял, как он, Саша, его любит, и что ради него, Саши, действительно стоило бы пойти на какие-то жертвы.

Впрочем, когда отец был трезвым, он целый день валялся на диване с сигаретой и смотрел телевизор, ему, судя по всему, было все равно, любит его Саша или нет.

Перед дежурствами мама слезно просила отца не пить «хотя бы сегодня», присматривать за мальчиком, пока ее нет дома. Иногда отец внимал ее мольбам и действительно не пил — валялся на диване и курил, а Саша кормил его обедом и рассказывал о школе.

На самом деле за Сашей давно уже не надо было присматривать, ему было почти восемь лет, и учился он уже во втором классе.

На самом деле Саша с большим удовольствием пробыл бы эти сутки один дома, он не открыл бы дверь никому чужому, он не забыл бы сделать уроки и вовремя лег спать. Ему не пришлось бы тогда весь день витать в отупляющих и тяжелых клубах табачного дыма, от которого очень быстро начинала болеть голова…