Никаких принцесс (СИ)

   Она вплывает в купальню, точно на облаке - из летних терпких ароматов. Розой всегда пахнет моя сестра, фиалкой, если верить Дамиану, - я, а вот мама - это всегда цветочная смесь, терпкая и требовательная. В детстве я представляла, что это золотая пыльца вокруг мамы - облаком. И до сих пор мне так кажется - неудивительно, ведь мама теперь носит всё золотое. Я не знаю названия ткани, из которой сшито её платье, но это что-то цветочное. В смысле, если взять лепесток той же розы и приложить к маминому платью да покрасить в золотой, будет не отличить от той ткани.

   Всегда красивая, моя миниатюрная мама теперь держит себя, как истинная королева. Горничные перед ней расступаются, приседая в реверансах, словно заранее знали, что королева фей придёт навестить дочь.

   Я же смотрю на неё и вижу, что теперь, когда проклятье снято, я действительно очень на неё похожа. Волосы, фигура - возможно, у всех фей такие. Но вот черты лица - мы кажемся сёстрами теперь, точно так же, как когда-то мама с бабушкой казались сёстрами мне. Просто одна чуть-чуть старше - видно по взгляду. Мудрее, быть может?

   Это было лет десять назад. Интересно посмотреть на бабушку сейчас... Ха. Сдаётся мне, скоро так и так её увижу.

   Мама прогоняет служанок и сама принимается за мной ухаживать... Дамиан как-то заметил, что я странно говорю о матери - о крёстной ведьме и то теплее. Ему есть чему удивляться - у него, говорят, была нормальная, обычная мать. А я уже лет десять знаю: моя мама - наследница (а теперь и вовсе королева), и титул важнее, чем дочь. Дочери. Так или иначе, меня никогда это не удивляло: сложно удивляться обычаям фей, побывав в их Садах. Я и не удивляюсь - ни тому, что мама всё-таки бросила папу и даже ни тому, что отца Роз она точно так же бросила, как и саму Роз. Для фей это нормально: наследница обязана родить дочь... И забрать её, когда та вырастет достаточно, чтобы её магия пробудилась. Обычно это происходит в двенадцать, но я была проклята, а Роз так и осталась феей лишь наполовину. Это я тоже приняла как данность: хоть Роз и казалась мне истинной феей, до уровня мамы она никогда не дотягивала. Ни по красоте, ни... всего этого. Флера. Пыльцы. Всего, что делает фею феей. Не знаю, мне пока сложно это объяснить, но я уже чувствую.

   Сейчас, выходит, моё время пришло - этого я и боялась, когда говорила Габриэлю: я была в Садах, и знаю, что там могут сделать с человеком. Со мной. Я не фея в душе, мне будет сложно. Наверное, мама это тоже чувствует: она долго стоит за моей спиной, глядя через моё плечо в зеркало. У неё тоже тёмно-синие, почти фиолетовые глаза, но взгляд - сейчас грустный. Она знает, что меня ждёт. Она сама через это прошла.

   Я же говорила, что сказка сказкой - а жить в этом мире... Не знаю, может быть, принцессой это было бы замечательно. Но не постоянно, не всегда. И не феей. Не мне.

   - Я научу тебя, как дать понять мужчинам, чтобы они тебя не тревожили, - говорит мама, наконец. Она не говорит: «Я научу тебя, как стать незаметной». Или: «Как вернуть всё, как было прежде». Мы обе знаем, что это невозможно.

   Мама маленькая, меньше меня. Может быть, даже меньше Ромиона. И её голос - он не человеческий, он тоньше. Нотки этого «нечеловеческого» я слышу последний месяц и у себя, когда говорю.

   - Было бы проще, если бы твой отец дал увезти тебя, когда тебе исполнилось шесть.

   Да, как раз тогда, когда я уяснила, что уродлива днём. И побывала в Зачарованных Садах - один-единственный раз. Меня там жалели. А если бы мама правда увезла меня тогда от папы навсегда - я бы стала парией среди фей. Одно дело терпеть неуклюжую уродину неделю, ну, две. Но годы? Легкомысленные феи столько ждать не могут.

   Мама оглядывает приготовленные для меня платья и морщится. Протягивает руку - и ей на ладонь падает такая же «цветочная» ткань, из которой сделано её платье.

   - Фиалка, - глядя на меня, говорит мама. - Фиалка всегда будет твоим счастливым цветком. Повернись.

   Ткань окутывает, превращаясь в громадную перевёрнутую фиалку. Пять тёмно-синих, под цвет моих глаз, лепестков расходятся от бёдер, а лиф украшают всё те же фиалки, только темнее и с ребристыми, точно рюш, краями.

   - Хорошо, - решает мама. - Но вот ещё...

   «Ещё» венок из фиалок ложится на мою голову - просто, но изысканно. Маленькая корона.

   А я только малодушно радуюсь, что эти цветы молчат. Но Роз как-то говорила, что фиалки вообще не разговорчивы...

   - Никому не позволяй заплетать тебе волосы, - предупреждает мама. - Они должны быть распущены. Так ты сильнее.

   - Но они же мешаются...

   - Потерпишь.

   Моя мама, королева, легкомысленно относится к моим жалобам давным-давно. Наверное, ей так проще. Так проще и мне: до недавнего времени она совсем не лезла в мою жизнь.