Никита Хрущев

Первые слухи о его смерти стали распространяться еще в те годы, когда он находился у власти. Однажды такое сообщение было опубликовано в нескольких газетах. На следующий день Хрущев провел небольшую пресс-конференцию и шутя сказал: «Когда я умру, я сам сообщу об этом иностранным корреспондентам». Однако теперь ни жена, ни дети Хрущева не смогли сразу же сообщить друзьям о его кончине. Иностранные корреспонденты узнали об этом от Виктора Луи, человека, пользовавшегося репутацией наиболее близкого к властям журналиста, нередко выполняющего весьма сомнительные поручения. Советским людям ничего не сообщили о смерти Хрущева ни вечером 11 сентября, ни в течение следующего дня. Лишь утром 13 сентября в день похорон в «Правде» появилась короткая заметка: «Центральный Комитет КПСС и Совет министров СССР с прискорбием извещают, что 11 сентября 1971 года после тяжелой, продолжительной болезни на 78-м году жизни скончался бывший Первый секретарь ЦК КПСС и Председатель Совета министров СССР, персональный пенсионер Никита Сергеевич Хрущев». Никакого некролога напечатано не было, не сообщалось также о месте и времени похорон.

Конечно, от родных и близких Хрущева многие люди в Москве узнали о его смерти еще до получения газет. Стало известно, что похороны пройдут в 12 часов дня на Новодевичьем кладбище. Уже с раннего утра сюда стали подходить желающие принять участие в церемонии. Преобладали пожилые люди, но много было и молодых. Я также подошел к Новодевичьему монастырю к 10 часам утра. Среди собравшихся я увидел немало знакомых мне старых большевиков, вернувшихся в Москву из лагерей после XX съезда партии. Однако еще раньше на всех подходах к кладбищу появились усиленные наряды милиции и люди в штатском: монастырь и кладбище были оцеплены войсками внутренней охраны. Никого не пропускали, а на воротах кладбища висела большая надпись – «Санитарный день». Мимо кладбища проходила линия троллейбуса, причем остановка была как раз напротив ворот. Но теперь троллейбусы проходили мимо ворот и высаживали пассажиров уже за железнодорожной насыпью у Лужников. Часов с одиннадцати к оцеплению стали подходить иностранные корреспонденты, которых пропускали по удостоверениям. Около половины двенадцатого в оцеплении раздались какие-то команды, и милиция быстро освободила от людей проезжую часть. Показалось несколько мотоциклистов, но не со стороны Погодинской или Пироговской улиц, а снизу со стороны набережной. Московские набережные всегда малолюдны, и маршрут траурного кортежа был определен так, чтобы не привлекать внимания. За мотоциклистами довольно быстро двигался грузовик с венками, а за ним на такой же скорости автокатафалк. Следом одна за другой ехали 25–30 легковых машин разных марок. Ничто в этом быстром движении не походило на траурную процессию.

Конечно, все журналисты, пришедшие на похороны, описали это событие в своих репортажах. Корреспондент «Вашингтон пост» Роберт Кайзер, например, писал: «Я присутствовал на похоронах Хрущева. КГБ постарался, чтобы простых граждан не подпускали к Новодевичьему в тот сырой и серый осенний день. Были только переодетые агенты, иностранные журналисты, родственники и несколько близких друзей. Из новых правителей не пришел никто, но ЦК и Совет министров сообща прислали большой венок. Прислал венок и Анастас Микоян, тихо живущий в почетной отставке. Преемники Хрущева явно хотели, чтобы проводы его из этого мира прошли как можно незаметнее.

Однако некоторый драматизм в событие удалось внести 36-летнему сыну Хрущева Сергею, работающему инженером. Вскоре после того, как открытый гроб установили на платформе возле могилы, Сергей поднялся на кучу вырытой земли и обратился к толпе с речью. Мы все стояли неподалеку в узких проходах между соседними могилами.

“Мы просто хотим сказать несколько слов о человеке, которого хороним сейчас и которого оплакиваем, – начал он. Потом замолк на минуту, собираясь с силами. Губы его дрогнули. – Небо плачет вместе с нами, – сказал он; закапал мелкий дождь. – Я не буду говорить о великом государственном деятеле. В последние дни газеты всего мира уже высказались об этом. Я не буду оценивать вклад, который внес Никита Сергеевич, мой отец. Я не имею права на это. Это дело истории… Единственное, что я могу сказать, что он никого не оставил равнодушным. Есть люди, которые любят его, есть и такие, которые его ненавидят. Но никто не мог пройти мимо него, не обернувшись… От нас ушел человек, имевший полное право называться человеком. К сожалению, настоящих людей среди нас немного…”

Потом провожающим дали возможность пройти мимо гроба. Маленький оркестр играл траурные марши. Хрущев покоился на алом атласе, одетый в черный костюм и белую рубашку с черным галстуком. Губы его были непривычно поджаты, на лицо лег восковой налет, но знаменитый профиль оставался неизменным. Кто-то держал над его изголовьем зонт, продолжал лить дождь.