Накануне отъезда, 6 января 1960 года, отец принял индийского поэта, философа и киносценариста Ходжу Ахмада Аббаса и поэта Али Сардара Джафри. В Советском Союзе Аббас прославился своим чисто индийским по духу фильмом «Бродяга» и менее удачным полуроссийским «Хождением за три моря» об Афанасии Никитине. Говорили о мире и мирном сосуществовании, о капитализме и социализме, о власти денег и роли семьи. В этой связи отец упомянул повесть украинской писательницы Кобылянской о том, как за землю брат на брата пошел, и беседа перешла на литературу. Поговорили о Льве Толстом, Горьком, отец сказал, что ему по душе Чехов, а из современников он отдает предпочтение Шолохову.
Сардар поинтересовался, а кому из поэтов отдает предпочтение господин Хрущев.
— Лучше Некрасова никто не отразил дум крестьянина, — отозвался отец и добавил: — Пушкин — признан всеми. Из старых поэтов мне нравятся Кольцов с Никитиным, — отец продолжал перебирать знакомые имена. — Из современников — Твардовский. Маяковского слушаю с удовольствием, но читать его стихи не умею. Люблю украинскую лирику Владимира Сосюры, Максима Рыльского, Павла Тычины, Андрея Малышко. Всех сразу не упомнишь.
В заключение пофилософствовали о том, что же такое счастье, как оно понимается в Советском Союзе и Индии. Отец сказал, что у каждого человека оно свое и каждый народ сам решает, как ему жить. Впоследствии гости написали книгу о своей поездке по Советскому Союзу и о встрече с отцом.[59]
11 февраля 1960 года отец во главе многочисленной делегации на турбовинтовом лайнере Ил-18 отправился в Индию. С премьер-министром Индии Джавахарлалом Неру у отца установились очень теплые, я бы сказал дружеские отношения. СССР помогал Индии отстраивать постколониальную экономику, в том числе сооружал в Бхилаи металлургический комбинат. Сейчас подошла пора сдачи его первой очереди. Отцу с Неру предстояло разлить первый ковш стали.
Помимо официальных лиц отец взял с собой в поездку Раду, обеих Юль, старшую и младшую, и меня. Я чувствовал себя на седьмом небе, сказочная Индия влекла меня даже больше Америки. Из холодной февральской Москвы мы прилетели воистину в рай. По одной из гипотез, библейский рай находился приблизительно на той же широте, что и Дели, но не в Индии, а на территории современного Ирана.
Ограничусь сугубо личными впечатлениями. По выходе из самолета на шеи нам надели венки, сплетенные из резко пахнущих и пачкающих костюмы липким соком и желтой пыльцой цветов. Мне Индия запомнилась не металлургическим комбинатом, а экзотическими пальмами, заклинателями змей и всякой прочей экзотикой. По улицам бродили коровы, на обочинах попрошайничали мартышки и нищие. В раю нищие не предполагались, но кто обратит внимание на такие детали?
Поразила меня и экзотика Британо-Индийского протокола. В Дели нас разместили в самом престижном Президентском дворце, бывшей резиденции английского вице-короля. Вокруг благоухал неведомыми «райскими» цветами обширный парк в английском стиле, с перепархивающими с пальмы на пальму «райскими» птицами.