Никита Хрущев. Реформатор

Предупредить, что фамилии аутсайдеров не включат в список для голосования отец перепоручил Козлову. Ему хотелось избежать неприятных объяснений, а в случае с Фурцевой — и ее слез, но получилось только хуже. Козлов то ли замотался в съездовской суете, то ли решил нанести удар исподтишка, чтобы они не имели никакой возможности пробиться к Хрущеву, но о своей судьбе «неудачники» узнавали только по мере зачитывания фамилий кандидатов для внесения в избирательный бюллетень. Невключение в состав Президиума ЦК, даже если оно и ожидаемо, для функционера все равно страшный удар, конец карьеры, первый шаг вниз по лестнице, еще вчера приведшей их на самый верх. Не все способны перенести его, сохранить достоинство. Игнатов с Аристовым сумели совладать с собой, а Фурцева с Мухитдиновым сорвались и даже не появились на заключительном заседании съезда. Отец забеспокоился и попросил помощников узнать, что случилось. Оказалось, что Мухитдинов с вечера сильно перебрал, буянил и еще не пришел в себя. С Фурцевой же ночью вообще случилось несчастье, тоже сильно подвыпив с горя (Екатерина Алексеевна злоупотребляла алкоголем), она попыталась вскрыть себе вены, но рука дрогнула и самоубийство не удалось. Возможно, она и не собиралась расставаться с жизнью, а просто по-женски пыталась таким образом привлечь к себе внимание, вызвать сочувствие, но ее поступок произвел противоположный эффект.

Отец расценил их отсутствие на заключительном заседании как демонстративное неуважение к съезду. Козлов немедленно предложил их всех, не мешкая, вывести и из членов ЦК. Отец согласился, но переголосовывать результаты выборов в день закрытия съезда счел неудобным, отложил исполнение приговора до очередного Пленума ЦК, уже намеченного на март 1962 года. К тому времени отец остыл, экзекуций он не любил, а Фурцеву, к тому же, попросту жалел: дура-баба. На Пленуме ограничились обсуждением и осуждением поведения провинившихся, но без каких-либо оргвыводов.

Опасный тандем

На съезде произошло одно на первый взгляд малозаметное, но повлекшее за собой серьезные последствия событие: Шелепина забрали из КГБ и избрали секретарем ЦК, поручив ему кадры: партийные, военные и все прочие. Вообще-то на кадрах, как второй секретарь, «сидел» Козлов, но под ним полагался еще один секретарь-кадровик. Подчиняясь формально второму, он регулярно выходил на Первого и даже, как бы надзирал за вторым. Со времен Сталина назначение на этот пост свидетельствовало об особом доверии со стороны Первого. При нем главными партийными кадровиками становились: Николай Ежов, потом Георгий Маленков, затем Алексей Кузнецов.

Человек тут требовался абсолютно преданный. Отец считал таким Шелепина и одновременно видел в нем руководителя новой формации, преданного не ему лично, как Ежов с Маленковым Сталину, а их общему делу. Вот и передвинул его из председателей Комитета Госбезопасности в ЦК КПСС, на еще более престижный пост.

Вместо Шелепина председателем КГБ с его подачи выдвинули тоже комсомольца, Владимира Семичастного. Отец доверял Семичастному даже больше, чем Шелепину, считал, что это он его вырастил, дал путевку в большую политику. Так оно и происходило на самом деле.

В 1944 году отец забрал двадцатилетнего Володю Семичастного из Донбасса в Киев, а в 1947 году сделал его секретарем Украинского комсомола. Отец уже тогда верил Семичастному и верил в него. Верил настолько, что встал на его защиту, когда, как пишет сам Семичастный, он оказался «в казалось бы, безнадежном деле». Его старший брат Борис в самом начале войны попал в окружение, а затем в немецкий плен. Выжил и после победы, вместе с миллионами других «изменников» загремел на 25 лет в сибирские лагеря, отбывал наказание на рудниках Хабаровского края. Когда Владимира Ефимовича перевели в Киев, госбезопасность проинформировала Украинский ЦК о неподходящем родстве нового комсомольского секретаря. Началось расследование, и перепуганный до смерти Семичастный бросился к Хрущеву. Отец его выслушал и вошел в положение.

Что происходило в начале войны, он прекрасно знал, как знал и об отношении Сталина к «изменникам-военнопленным» и их родным. Тем не менее, отец вступился за Семичастного, закончил разговор успокаивающе: «Иди. Не тревожься и спокойно работай». Через много лет Семичастный прочитал вложенное в его личное дело письмо Хрущева Сталину: «Я прошу за нашего Первого комсомольского секретаря, брата которого перед войной призвали в армию… Он не несет за него ответственности… Я лично ручаюсь за его преданность нашему делу…» Излишне говорить, что отец рисковал.

С тех пор Семичастный неотрывно следовал за Хрущевым. Отец переехал в Москву в декабре 1949 года, а уже в январе 1950-го Семичастный тоже в столице, становится секретарем, а затем Первым секретарем Всесоюзного комсомола.