Никита Хрущев. Реформатор

Когда в июне 1950 года в США начались аресты, взяли его друга Юлиуса Розенберга, тоже нашего разведчика, Сарант решил, пока не поздно, бежать. И очень вовремя. В ФБР уже кое-что о нем знали, но с арестом не спешили, выясняли его связи. И довыяснялись. 4 августа 1950 года Сарант с семьей на автомобиле умотал в Мексику. Контрразведка на короткое время потеряла его из виду. В Мексике он осторожничал и вместо советского посольства пошел к полякам. Они, убедившись, что Сарант наш человек, оперативно переправили его с семьей в Гватемалу, оттуда — на пароходе в Марокко, а дальше — из Касабланки в Испанию, из Испании — в Варшаву. Из Варшавы Саранта, уже без семьи, доставили в Москву. Там он встретился со своим давним другом Джоэлем Барром, тоже электронщиком, коммунистом и советским агентом, работавшим в лаборатории связи армии США, а затем на фирме Сперри Гироскоп, выполнявшей заказы американского министерства обороны.

Барр, как и Сарант, обоснованно опасался ареста и предусмотрительно, когда в 1947 году ему не возобновили допуск к секретным работам и уволили из Сперри, уехал в Европу. К моменту начала шпионского скандала он жил в Париже. Пока в ФБР разбирались, кого из взятых на заметку коммунистов арестовывать немедленно, а с кем погодить, Барр собрал вещички, взял свою скрипку (он увлекался музыкой) и, предупредив резидента советской разведки, сел на поезд Париж — Цюрих. Его пока никто не искал, и границу он пересек без проблем. В Цюрихе Барра уже ждали. Он получил чешскую визу, купил железнодорожный билет в Вену, а из Вены переехал в Чехословакию. 22 июня 1950 года Барру в Праге выдали новые документы на имя родившегося в Южной Африке Йозефа Берга, еврея, выходца из России.

Последнее — соответствовало действительности. Отец нашего героя, Беня Барр (наверное, он носил более сложную фамилию, но бесхитростные американские иммиграционные чиновники записывали вновь прибывших, как им слышалось, благо никто не протестовал), в 1905 году сбежал из России в Америку от еврейских погромов. И вот теперь круг замкнулся. Его сын Джоэль вернулся в Советский Союз.

В Москве с Бергом и Старосом поговорили и отправили, с глаз долой, на жительство в Чехословакию. Для разведки они больше интереса не представляли, а их инженерные познания к находящемуся на площади Дзержинского ведомству отношения не имели. По просьбе Москвы чешские контрразведчики устроили американских друзей на работу по специальности. Они занялись вычислителями для самолетов и системами наведения ракет противовоздушной обороны, но дело еле теплилось, собственной авиационной промышленности страна не имела, ракетной — тем более, а заказы из Советского Союза приходили редко. Другими словами, Старос и Берг работали в мусорную корзинку. Человек амбициозный и энергичный, Старос написал письмо Хрущеву, описал, как с помощью их приборов можно увеличить точность попадания ракет, пожаловался на никчемность прозябания в Праге, попросился на работу в СССР, где они с Бергом принесут больше пользы. Отец поручил председателю Комитета по авиационной технике Дементьеву разобраться, действительно ли «чехам» удалось добиться столь впечатляющих результатов, как написал ему Старос. Дементьев слетал в Прагу, все внимательно осмотрел и подтвердил: Старос ничего не преувеличил. Староса с Бергом перевезли в Советский Союз и, после краткой остановки в Москве, переправили в Ленинград подальше от любопытных глаз американских разведчиков, не ровен час, один из них на улице столкнется с кем-либо из посольства, — ФБР разослало их фотографии во все дипломатические представительства.

Так в январе 1956 года Старос и Берг начали работать в КБ-2. (На самом деле организация поначалу называлась иначе, но я не хочу вдаваться в малозначительные детали.) Особо секретных работ им не поручали, все-таки американцы, хоть и наши. Лаборатории Староса (он там сразу стал главным) позволили заняться тем, что он сам посчитает нужным. Вот он и приступил к разработке того, что позднее стало называться микроэлектроникой. Этот термин впервые в мире ввел в обиход Филипп Георгиевич Старос. В 1958 году появились первые транзисторные микросборки (название тоже придумал Старос), а через год заработала первая бортовая микровычислительная машина УМ-1 для туполевских бомбардировщиков. О достигнутых результатах Старос регулярно докладывал на коллегии сначала Авиапрома, а затем Радиопрома, куда перевели КБ-2 после реорганизации министерств, но этим все и ограничивалось. «Нашим» не очень хотелось запускать «чужую» разработку в серию. Староса и Берга умело притормаживали и, по возможности, обворовывали. Идеи Староса и Берга пробивали себе дорогу, но под «отечественными» фамилиями.

По возвращении из Ленинграда в Москву, как только мы с отцом остались вдвоем, дело-то секретное, я рассказал ему о чудесах, увиденных в лаборатории Староса. Берг мне не запомнился.