Никоарэ Подкова

- Пусть так. Однако на лицах иных моих наставников тоже запечатлелась печаль. Они учили меня латинскому и греческому, - языки эти пользы мне не принесли. И тщетно перечисляли они преславных царей древности - от всех владык остался только прах да мумии. Наставники наши обучали нас философии Платона и Аристотеля, а куда нужнее оказалось мне искусство владеть оружием.

- Князья, государь, должны вкусить горького корня науки, дабы услаждаться плодами ее в старости.

- А многие ли князья в наше время дожили до старости?

Матушка Олимпиада промолчала.

- Когда я учился в Баре, - продолжал Подкова, - полюбился мне один учитель - лях, который, можно сказать, создавал и разрушал перед нашими глазами новые и древние царства. Были когда-то фараоны и персидские цари, под их скипетром находились обширные земли и целый муравейник народов; но вот из крепости Филипополь вышел с малой ратью безусый юнец Александр Македонский и показал себя достойнее всех. "И я знавал в свое время, говаривал тот учитель, - молдавского господаря, который поднял меч против турецких падишахов, нынешних покорителей мира. И был тот государь властителем в небольшом государстве с малым войском, но оказался достойнее и храбрее тогдашних императоров и королей. Ибо господарь Молдавии Штефан боролся против порабощения и вражеского нашествия, и весь народ поддерживал его в этих войнах".

"От старого Штефана, - сказывал брат наш Ион, - остался нам наказ вызволить себя от язычников и бояр".

Когда государь Ион Водэ, на погибель свою, решил отправиться в стан бейлербея, он в своем шатре поцеловал меня в лоб, потом отстегнул саблю. Я наклонился и принял ее. Государь сказал мне: "Носи ее и будь достойным мужем".

Внучка мазыла, дева неразумная, как только вышла из горенки, поспешно утерла слезы, но не побежала, как предполагала матушка Олимпиада, уведомить своих стариков об исцелении господаря, а тихонько остановилась у двери и навострила ушки послушать, о чем беседуют в горнице.

"Зачем говорит мой любимый о каких-то наставниках и об императорах? поморщилась она. - Любопытно слушать рассказы об отшумевших битвах, но какое мне дело до господарей и императоров?

А что же означает то "видение" в двадцать лет? Государь в ту пору только что вышел из отрочества, но был, наверно, таким же храбрым витязем, как и теперь. Ведь недаром я вся замираю, дрожу, когда к нему приближаюсь. И повстречал он тогда на своем пути, наверное, писаную красавицу, а не такую, как я, - рыжеволосую да с веснушками, каждая величиной с яичко трясогузки. Тетушка Ангелина, няня моя, говаривала, что и ко мне придет мой светлый царь, и учила обещать ему, как в сказке три девицы обещали: и сладких кушаний, и полотна для всей рати, и двух сыновей, кудрявых, как государь Никоарэ".

"А какое нам дело до народов?" - слушая дальше, удивлялась она.

Илинка в недоумении внимала словам возлюбленного своего Никоарэ о сабле Иона Водэ. "Государь теперь думает о войне, а не о том, что я останусь тут, одинокая, в печали и в горе. Но, может статься, крестная Олимпиада шепнет ему словечко и вернется сюда государь Никоарэ после похода, который теперь готовит".

И вдруг она вздрогнула, услышав позади голос:

- Что тут поделывает наша молодая хозяйка?

То был старик Петря. Глядел он на нее с улыбкой, но в строгих его глазах не было приязни.

- А что мне поделывать? Собираюсь пойти и поведать деду и бабушке добрую весть.

- Что за весть?

- Государь Никоарэ встал. Но сабли еще не надел.

- Наденет и саблю.

- А, может, он бросит воевать?

- Что ведают дети? - недоверчиво покачал головой дед.

- Ведают, дедушка. Не долго им детьми быть - придет время тоже станут стариками.

- Верно, - мягче молвил дед. - Ступай, передай весть старикам, но прежде умойся холодной водицей, а то глаза заплаканы.

Девушка ушла. Дед постучался, услышал из горницы дозволение войти и нажал ручку двери.

Голос Никоарэ был теперь иным, бодрым. У старика стало легко на сердце.

- Радуюсь, как восходу утренней звезды, - молвил он, переступая порог. - Узнал я добрую весть от внучки мазыла. Может, задержимся еще на несколько дней? Как изволишь повелеть?

- Задержимся, дедушка, ненадолго.

- Добро, государь. А до тех пор изволь повелеть, чтобы оседлали коней - надо им поразмяться, а то зажирели они тут, обленились. И надобно заново перековать их задние ноги. Придется, может, сворачивать в дикие непроходимые места.

- Что ж, хорошо, - согласился Никоарэ.

- Да будет тебе во всем удача, - сказал с поясным поклоном старый воин. - Пойду приведу его милость Александру, пусть услышит приказ из уст твоей светлости.

Никоарэ играл синим цветочком водосбора, который преподнесла ему Илинка, покусывал то атласные лепестки, то листочки; жевал их в задумчивости и сплевывал в сторону.

- Я тоже выйду на крыльцо, матушка, - проговорил он, - посмотреть на своих товарищей. Они меня, верно, погибшим считали.

- Нет, государь, - пробормотал дед Петря, - все мы стояли на страже у твоих дверей, все дожидаемся, когда ты снова поднимешься в стремена. Дай бог долгого веку матушке Олимпиаде, поставила она тебя на ноги.