Никоарэ Подкова

Каждый раз, как капитан Козмуцэ приезжал по разным делам в эту лесную сторожку, он слышал от старика одни и те же речи, одни и те же сетования о бедной сестре Анастасии. Рэзеш задумчиво сидел, освещенный пламенем костра, дожидаясь, когда утихнет "колокол старика", как говаривал он. А случилось это в час ужина, когда дед Мындрилэ разжевывал деснами скудную пищу.

- Дедушка, - заговорил Козмуцэ, улучив минуту, - хорошо ты справился со всеми делами, а теперь послушай меня. Мне надобно нынче ночью перебраться через Днестр.

- Ага, ик! - насилу глотнул старик.

- Но не больно радуйся, дед. Еду я не насчет гуртов - на сей раз дело людей касается.

Старик вытаращил глаза и опять поперхнулся, насилу проглотив кусок, который бесконечно долго перемалывал на своей расшатанной мельнице.

- Прежде я искал кумовьев на том берегу для переправы волов на ляшскую сторону, - продолжал Козмуцэ. - Что правда, то правда. Волы наши теперь в хорошей цене: могилевские купцы кладут нам в руку безо всякой канители да без ляшской пошлины по талеру за пару, а потом перепродают их в неметчину. Наше дело переправить волов бродом и вывести в тихое место. А там пересчитываем, передаем из рук в руки, получаем талеры и все тут. Но теперь дело будет потруднее. Должен я снести грамоту к одному бывшему капитану Иона Водэ.

- Ага!

- И, стало быть, надо мне перейти в одиночку. Не хочу натолкнуться на стражу, чтоб ни грамоте, ни жизни моей ничто не угрожало. И чужого не могу послать. Сам должен пробраться в город, разыскать улочку, найти дом и хозяина. Вот оно как! Письмецо-то переправить труднее, нежели целый гурт волов. Да! Грамотка не велика, с ладонь - не больше, а зависит от нее жизнь дорогого нам мужа. Мы, негренские рэзеши, да и другие не желаем, чтобы сей дорогой нам человек перебирался в худом челноке да ночной порой, словно тать. Каждый волен тогда схватить его за горло, ведь за голову-то его большую цену назначили - и турки, и молдавский господарь. А ежели он с малыми силами покажется у всех на виду, могилевские стражи его остановят да корысти ради потащат обратно - в Буджак, либо в Хотин, либо в Яссы. Как им не позариться? Нажива богатая: дадут за него поболе, чем за целую сотню гуртов. Зато по моей грамотке соберется на той стороне в помощь тому, кто сию грамотку писал, сильная дружина, и тогда уж он без помехи поедет, куда ему надобно. Можешь переправить меня нынче вечером?

- Можно, - отвечал наконец старик, стряхивая крошки с бороды.

- А как?

- Да с рыбаками. Рыбацкая братия ходит к обоим берегам. Так-тось! Тебе, небось, приходилось с ними дело иметь, племянник. Али не знаешь их?

- Знаю. А как мне найти их в ночную пору?

- Найдешь, не бойся. Нынче времена переменились, и труд их переменился. Раньше, бывало, промышляют днем, а теперь ночью. Тогда торговали сомом, ловили его сетями на виду у всех, а теперь ловят ночью жерлицами в укрытых омутах. Но жерлицы стоят сами по себе, а рыбаки занимаются делом повыгоднее: возят торговых людей в Могилев. Наши купцы ищут там такой товар, чтобы весом полегче, ценой подороже; везти его легко, переправлять - забот мало. Тут тебе и бусы, тут тебе и румяна, тут и сонное зелье. Ведь что для княгинь, что для княжьих полюбовниц, что для цыганок во дворе господаря - уборы-то дороже дорогого. Женские прикрасы одинаковы, что у господ, что у рабов.

- А как мне, дед Мындрилэ, найти этих самых молодцов рыбаков?

- Да как! Пойдешь, как и прежде, по бережку речки. Вон там излучины, вона и омуты. Иди, как и прежде. Без грозного оружия. Надобен тебе только один ковш, а найдешь ты его в моей долбушке у самого устья ручья. Остальное тебе известно.

- Спасибо, дед Мындрилэ. Оставляю тебе тут коней, товарищей моих, а сам ухожу. Коль суждено еще нам свидеться, - не позднее завтрашнего утра поздоровкаемся.

- Да погоди ты, Козмуцэ. Объясни что, где и как.

- Завтра объясню, дед Мындрилэ. Сейчас недосуг.

- Тьфу! Только что был племянник, а теперь ищи ветра в поле.

Капитан Козмуцэ, смеясь, зашагал по тропинке вдоль ручья. Дошел до крутого спуска, где вода стремительно бежала среди ив. Пониже, в заводи, он нашел средь камышей, как и в былое время, когда промышлял скотом, челнок деда Мындрилэ без весел и шестов. Но ковш для отлива воды был на месте. Он взял ковш и пошел к ближайшему омуту. В меркнущих отблесках закатного света днестровские воды текли хмурые, серые, как свинец, тихо журча у берега. Капитан Козмуцэ опустился на корточки и, перевернув ковш донышком вверх, ударил раз по воде: "Хлоп!" Казалось, большая лягушка прыгнула в омут. Потом еще трижды: "Хлоп!", "Хлоп!", "Хлоп!". И Козмуцэ стал ждать. На месте ли люди на том берегу? Он настороженно вслушивался в сонную тишину задремавших лугов.

Потом ударил ковшом еще три раза.

И тогда услыхал ответные хлопки. А немного времени спустя вдали показался челнок, неслышно скользивший по реке, словно водяной паук. У Козмуцэ отлегло от сердца, он шумно вздохнул и выпрямился. Положив ковшик на место в дедов тайник, он поднялся на берег.

Когда лодка пристала, Козмуцэ вышел ей навстречу.