Никоарэ Подкова

- Не беда, поедим, что найдется, тетушка Нимфодора.

- Разве что книги. Благодарение богу, книг у тебя вдоволь.

- Что ж, мне и книг достаточно, тетушка Нимфодора.

- Да неужто, государь, от них сыт будешь?

- Отчего ж не будешь?

- Не поверю. Лизнула я как-то одну: отдает пылью.

- Если к книгам добавить то, что привезет нам атаман Симеон Бугский, - не пропадем! Вы и два года тому назад все жаловались. А разве атаман Симеон не выручал нас? Так будет и теперь.

- Так ведь тогда он понавез всего из Вроцлава. Из Вроцлава, а не из Египта.

Старые вдовы взглянули друг на друга и, смеясь, повернулись к улыбающемуся Никоарэ.

Митродора Ивановна сказала:

- С той поры, как постарел наш атаман, несет он околесицу. Был Симеон великим витязем, а теперь пора ему, видно, на печи лежать.

Дед Петря сердито забормотал что-то о беззубых и безумных бабах.

Обе вдовицы прикусили язычки и торопливо направились собирать яйца по куриным гнездам.

Атаман Симеон Бугский, иссохший, сгорбленный, хлопочет на пасеке. Окуривает колоду, чтобы срезать соты для хозяев Черной Стены. Домик его расположен неподалеку среди таких же домиков, а пасеку эту он сам заложил и сам ведет; старик Симеон и за хозяйством Петри Гынжа присматривает, когда Петри Гынжа с товарищами нет в Черной Стене. Заботится он также об охотничьих соколах и четырех запасных конях гетмана. А соседи его, хоть и поубавилось у них молодечества, хоть и сгорбились, тоже коней держат, и сабли у них наготове вместе с седлами, как и у всякого запорожца.

- Еще немало воды утечет, пока повесят на жердях шкуры таких барашков, - смеется дед Петря, шутя с ними. - Погодите, годков через десять и я тоже войду в вашу братию.

- Не примем тебя, козаче, пока не насчитаешь, как мы, восемьдесят весен, - говорит дед Симеон Бугский.

Погода стоит тихая, ясная. Конец июля, солнце сверкает, однако не палит зноем; в чистом небе одиноко плывет в вышине легкое, пушистое облако. Подкова и дед Петря идут к обрыву, где кончается сад. Великолепен Днепр, далеко-далеко среди покосов и рощ простирает он зеркальную гладь своих вод. Кое-где зеленеют огороды, высятся колеса для полива, черпающие воду из прибрежных озер. На равнине, что тянется до самой кручи берега, старики-запорожцы посеяли ячмень и гречиху. Вдалеке среди зарослей чертополоха и бурьяна скачут двое одиноких всадников. Останавливаются, снова скачут.

- Они взяли с собой Болдея, пес поднимет им перепелов...

Болдей, собачка с вывороченными передними лапами, приучена отыскивать дичь в чаще густых зарослей. Когда вспархивает перепел, охотники останавливаются и выпускают сокола. Один из всадников спешивается и бежит к тому месту, где опустилась птица.

Это охотятся Младыш и Алекса Тотырнак. То один, то другой, соскочив с коня, поспешает по густой траве на звон соколиного колокольчика; сокола не видно на таком расстоянии, но Никоарэ и дед представляют себе каждую подробность охотничьей утехи и долго стоят, устремив в ту сторону взгляд...

Среди камней обрывистого берега скачет в гору, ища спасения, заяц. Должно быть, лиса поблизости - тоже вышла на охоту; но косой - мудрый, опытный заяц и знает, что враг его боится людей. Он петляет между кустами и прячется.

Внезапно Никоарэ чувствует себя сродни и этому ветру, и воздуху, и мирным этим просторам... Поет в груди его радость жизни, как не запоет никогда боле.

У каждого человека бывает, может быть один-единственный раз в жизни, такая минута, когда мысль, червь нашей плоти, замирает, а все существо наполняется небывалой, доселе не испытанной нами силой, память о которой остается навсегда - на мимолетное, убогое наше человеческое "всегда"!..

Никоарэ и дед Петря оторвали глаза от несравненной красоты; в саду царило глубокое спокойствие, явственно слышалось какое-то дремотное пчелиное жужжание. Дед Симеон Бугский поджидал в тени яблони вылета запоздалого роя и держал наготове дымарь, веничек из листьев мелиссы и роевню, намереваясь соединить этот рой с другим, таким же запоздалым.

- Великий ты искусник, брат Симеон, - проговорил Петря. - Лови, лови своих пчелок, а я вытащу сюда старую бурку, да и отправлюсь к пану Храповицкому. Растелю я ее для сонной надобности где-нибудь тут на припеке, да и растянусь спиной кверху - пусть красное солнышко пронизывает мне поясницу калеными стрелами. Ноют старые мои кости, брат Симеон.

- Что ж, и витязей настигает такая беда, капитан Петря. Только не поддавайся, твое время еще не пришло.

- Время-то, может, и пришло, да надобно еще сразить кое-кого.

Смолкли голоса в саду. Гетман Никоарэ сидит в своей горенке за столом близ открытого окна и разглаживает свитки чудесной повести Гелиодора Эмессийского, которую начал он читать, да не закончил в те дни, когда отправлялся на Запад, на убыточный промысел.

Легкий порыв полуденного ветра, точно дыхание бескрайних просторов, надувает порою занавеску на окне, принося с собою тонкий и горький аромат полыни.

Много времени спустя на другом конце двора послышался голос Младыша, возвестившего двум вдовым козачкам, что он голоден.