Никоарэ Подкова

— Тогда прощайся и со мною и не забывай нас.

Козмуцэ поспешно зашагал прочь, нащупывая за поясом грамоту своего господина. У ворот остановился, прислушиваясь, не раздастся ли позади песня. Ничего не было слышно, жена мастера глядела ему вслед с порога. Капитан вздохнул, отворил калитку и, шумно захлопнув ее, удалился.

На третьей улице он увидел храм Успения, скопище народа у дома напротив и успокоился, поняв, что его пути настал конец. Рассматривая собравшуюся толпу, он заметил, что все происходит, как в Негренах, когда рэзеши сердятся. Обогнул он одну кучку людей, протиснулся позади другой и тут увидел, что во дворе от ворот до дверей дома народу набилось столько, что яблоку упасть негде.

— Кто сей чужеземец? — ворчали собравшиеся. — Пан Копицкий и нынче и завтра будет занят лишь бедой, постигшей наш святой храм Успения. Пусть оставят его в покое заднестровские жители. Для чужих пан Копицкий напишет жалобу послезавтра.

Капитан Козмуцэ весь съежился и смиренно спросил близстоящих, есть ли кто у пана Копицкого.

— Есть, он совет держит с нашими атаманами. Чего спрашиваешь? Разве сам не понимаешь?

— А я думал, он держит совет с гетманом Ионом Никоарэ Подковой.

— Где там! Гетман Подкова в Молдове.

— Нет, мне ведомо, что он сюда держит путь. Я и провожал его часть пути.

— А ты откуда, твоя милость, и кто ты такой?

— Я рэзешский капитан из Негрен.

— Да разве вы не признали его, люди добрые? Это же капитан Козмуцэ, тот самый, что был с нами и с запорожцами в войнах Иона Водэ в Молдове.

— Слышите, паны-братья? И что же ему угодно?

— Говорит, будто в канцелярии пана Копицкого сидит гетман Подкова.

Новость перелетала из уст в уста, от одной кучки людей к другой, и вскоре толпа, собравшаяся перед храмом Успения, совсем уверовала в эту весть. Ну, теперь будет кому судить Барбэ-Рошэ за его воровство.

Раздались крики, призывные возгласы. Толпа наседала на Козмуцэ. Люди, теснившиеся у крыльца, бросились к воротам. Капитан Козмуцэ в два прыжка одолел все ступеньки. Толпа заревела, весело честя его за подобную хитрость. Но капитан достал из-за пояса грамоту Никоарэ и помахал ею над непокрытой головой.

— Паны-братья, я не обманул вас. Его светлости гетмана Подковы нет в доме, и он не держит совета с паном Копицким, но вот слово его, обращенное к друзьям на этой стороне Днестра.

Стало тихо.

— Паны-братья, добрые люди, — спокойно проговорил негренский капитан, — я — посланник его светлости и привез пану Тадеушу сию грамоту, написанную рукой государя Никоарэ.

После такого признания по улице прокатился громовой гул голосов, и тогда рядом с входной дверью в доме отворилось окошко и высунулась из него голова пана Копицкого: молча, одним лишь недоуменным взглядом выпученных глаз и гримасой на лице, допытывался он, что означает этот гам и наступившая вслед за ним тишина, и всеобщее волнение, и странная речь незнакомца? Негренский капитан говорил довольно бойко на местном наречии, однако делал немало ошибок и примешивал немало молдавских слов.

У пана Копицкого, бывшего войскового капитана, подбородок, щеки и виски были выбриты, как у запорожцев. Седые длинные усы были мелко завиты щипцами. Обрюзгшие бритые щеки обвисли. Вытаращенные его глаза вдруг сощурились, сделались совсем маленькими и так и впились в грамоту, которую посланник Никоарэ Подковы держал двумя пальцами, высоко подняв ее над головой.

Неожиданно появившаяся в окошке голова также нежданно скрылась. И тотчас в дверях показалась фигура славнейшего мужа Могилева. Бывший капитан Тадеуш Копицкий был в два раза выше Козмуцэ и шире его в плечах. Он стремительно протянул свою могучую руку к привезенной грамоте или к возможной подделке, ибо могло быть и так, что мошенник держал в руке обыкновенный листок бумаги и размахивал им плутовства ради.

Капитан Козмуцэ поклонился хозяину дома и осведомился, имеет ли он честь видеть перед собой знаменитого капитана Тадеуша Копицкого.

— Правильно, я самый и есть, — звучным басом прогудел хозяин дома, и рэзеш, опустив грамоту, положил ее на широкую ладонь Тадеуша Копицкого.

Бывший войсковой капитан прочитал написанное сверху, развернул грамоту и проверил печать.

— Ты — капитан Козмуцэ? — резко спросил он.

— Да, это я, — с достоинством отвечал рэзеш.

Пан Тадеуш углубился в чтение грамоты. На миг он поднял глаза и посмотрел на храм Успения, словно беря в свидетели своих мыслей некоего грозного Бога — Бога мести, окруженного вихрями черных туч, потом ударил тыльной стороной левой руки по бумаге, которую держал в правой руке, и погрозил пальцем собравшимся вокруг.

— Ступай за мной, — сказал он посланцу.

Шагая с удивительным для такого грузного и уже немолодого человека проворством, пан Копицкий повел капитана Козмуцэ в комнату, соседнюю с канцелярией.

Он усадил гостя на диван и, придвинув кресло, уселся рядом; затем взглянул опять на распечатанную грамоту и снова хлопнул по ней тыльной стороной левой руки. И вдруг до слуха гонца донесся неожиданно кроткий голос, в котором дрожали слезы: