Никоарэ Подкова

— И приглашаю гетмана Никоарэ Подкову, — говорит Демир-хан, — пусть приезжает на веселый пир, вот сюда, к этому прохладному колодцу и к этой роще, в этот уголок, далекий от мирских невзгод. Жду его не позднее будущей осени, в такое же благоприятное время.

— Коль осеняя погода позволит нам, — улыбается Подкова.

— Позволит, обязательно позволит, — уверенно заявляет Демир-хан. — И поднимаю за тебя чашу воспоминаний.

Лишь тогда молодой хан отпил из чаши с вином.

Сердце застучало в груди Никоарэ.

«Непременно приеду», — мысленно произносит он, взволнованный до глубины души. Выпуклые глаза деда Елисея смотрят на него пристальным, завораживающим взглядом.

И как всегда, странно отдаются в душе Никоарэ речи, которые он обращает к кому-то, сокрытому в тайниках его существа. И хотелось бы освободиться от неразлучного спутника, но слиты они воедино, никуда не уйти от него; вся жизнь его наполнена ядом неумолимой клятвы, и, только выполнив ее, обретет он душевный покой.

Идет беседа. Слова Никоарэ непонятны Демиру, а тот не понимает слов ногайца. Дед Елисей словно заговаривает их и, переводя, примиряет. Как странно бывает в жизни! Мгновенье тому назад все было во тьме неведомого и вдруг, словно свет во мраке, блеснул.

Желтоватый свет над пустынными просторами, шелковый шатер, воздвигнутый по одному слову и знаку, немые служители, Демир, словно на крыльях ветра или мысли, занесенный с далекого берега моря, дед Елисей и «джеамбаш-шах», которые сплетают и расплетают нити этой сказки у Казак-Бунара, — все исчезнет, люди разлетятся в разные стороны, чтобы вновь собраться к началу грядущей осени.

Как медленно тянется время, и все же как грозно надвигается оно, подгоняемое нерушимыми клятвами…

Вот пробил час расставания, впереди иные люди, иные слова, и иным будет все, что видишь вокруг. Никоарэ пристегнул кинжал, сел на коня, отъехал, и скоро вдали на оставленном привале уже виднелся только легкий столб дыма…

Друг ли там остался?

Нет. Остался лишь догоревший костер, и вскоре ветер развеет остывший пепел.

28. ПОСЛАНИЕ ОТ МАТУШКИ ОЛИМПИАДЫ

Покуда гетман скакал к Днепру, окруженный своими спутниками, он понемногу успокоился, просветлел душой. На ночном привале дед Елисей, поворачивая бородатое лицо то к своему ученику Никоарэ, то к Константину Шаху, сказал, что найден след баш-чауш-баша Чигалы.

Словно горячая волна поднялась в душе Никоарэ. Других слов ему не надо было, — последствия этой вести скажутся осенью на будущий год.

Захватив всех своих людей и телеги, брат Иона Водэ возвращался к Черной Стене в сияющие, тихие дни теплой осени. Ехал он на север от привала к привалу, отдаваясь своим неотвязным думам; виды в пути то и дело менялись, как будто стараясь привлечь его внимание своим разнообразием; но Никоарэ лишь изредка пробуждался от глубокого раздумья и дивился красоте природы.

Озера, образовавшиеся вдоль Днепра после августовских дождей, кишмя кишели пернатой дичью, и при приближении людей целые тучи птиц взлетали ввысь с рокотом надвигающейся бури. Из зарослей чертополоха у самой тропки выскакивали зайцы и неторопливо, словно прихрамывая, уходили прыжками по гребню ближнего бугра. Чуть поодаль косой останавливался и, подняв к мордочке передние лапки, оглядывался, а затем снова скакал, спускаясь по ту сторону бугра. Испуганно перебегали косули по лужайкам в прибрежных рощах. Лиса, охотница глухих мест, не показывалась на виду, но шла где-то рядом. А другие искусные охотники парили в вышине, описывая широкие круги и издавая порой пронзительный клич. То были беркуты, перелетные соколы и ястребы, прирученные собратья которых сидели на телегах, дожидаясь, когда их выпустят на степное приволье.

Иногда на привалах, чтоб позабавить Александру, люди гетмана доставали соколов и принимались искать куропаток в низких степных зарослях. Ловчие несли на кулаке крылатых охотников, ослепленных кожаными колпачками. Когда собаки спугивали выводок, ловчие снимали колпачки и птицы взлетали. Скользнув поначалу над самой землей соколы внезапно взмывали вверх; заметив разбежавшихся во все стороны куропаток, они избирали себе жертву и, камнем упав на нее, наносили удары клювом. Всадники спешили отнять у ястреба добычу, оставляя ему лишь голову убитой птицы.

Иной раз садился на коня и Подкова и следил издали за охотой Младыша.

Так они путешествовали неделю. Но вот на ночном привале их разбудил суровый северный ветер; по небу торопливо побежали тучи, роща жалобно застонала. То были первые вестники зимы, и Никоарэ почуял запах снега. Но первые снежинки быстро сменились холодным дождем.

В сером предрассветном сумраке путники вышли на проселок и двинулись против ветра, точно шли против недруга. В Черной Стене дожидались Никоарэ Подкову теплые светлицы и полные запасов каморы, но там же окружили его воспоминания и заботы.