Никогда не отпущу тебя

Кто-то пел «Саму мысль о тебе», старую песню, которую очень любила бабушка Гризельды.

— И хотя это может показаться глупым… Для меня это всё.

Иногда, когда Калеб Фостер уезжал в «Рози», и они лежали бок о бок в темноте, она пела ему эту песню, и он помнил каждое слово.

— Всего лишь мысль о тебе…

— И я тоскую по тебе, — прошептал Холден. Поморгав, он открыл глаза, и окинул взглядом маленькую спальню, пребывая в полном замешательстве от событий, обрушившихся на него за последние два дня.

Он был в доме Квинта.

Гризельда, видимо, готовила жареную курицу.

И Гризельда пела.

— Ты никогда не узнаешь, как медленно тянутся минуты, когда я не с тобой…

На глаза навернулись слезы, он уставился в потолок и улыбнулся. Это было несбыточной мечтой: его янтарно-рыжая, голубоглазая девочка возвращается из мертвых и избавляет его жизнь от всех следов губительного одиночества, согревая его своим теплом, сказками и фальшиво распевая песни, пока жарит курицу на крошечной кухне удаленного охотничьего домика. Слишком нереально для правды. Слишком душераздирающе для реальности.

Осторожно сев, он с облегчением обнаружил, что после сна практически ушла боль в боку и груди, и даже лицо уже не слишком ныло. С сердцем все обстояло несколько иначе.

Теперь, когда они вдвоем оказались совсем одни, здесь, посреди этой глуши, держаться от нее на расстоянии будет гораздо труднее, чем раньше. Взглянув на лежащую на бедре руку, он вспомнил, как к его коже прижимались ее губы, и тихо застонал. В следующий раз, если она сделает нечто подобное, он просто возьмет и скажет: «Прекрати это делать, если не хочешь, чтобы я на тебя набросился». Потом она может убежать, но, по крайней мере, он своевременно предупредит ее о своих намерениях.

— Я вижу твое лицо в каждом цветке, твои глаза горят в звездном небе…

Эта девушка. Все в этой девушке заставляло его хотеть, жаждать, стремиться изменить свою жизнь, начать жизнь сначала, начать, наконец, жить, после целого десятилетия тупых механических телодвижений. Он хотел найти работу получше, чтобы заботиться о ней. Он хотел перестать драться, потому что она это не одобряла. Он хотел заработать столько денег, чтобы лазером свести со своей руки все подсчитывающие знаки. Он хотел своего рода гарантии, что она никогда, никогда больше от него не уйдет. И он хотел этого сейчас же. Вчера. Десять лет назад, и каждый день с тех пор.

Медленно поднявшись, чтобы тело привыкло к вертикальному положению, он не спеша прошел по коридору в ванную, а затем отправился в общую комнату.

Она стояла у плиты спиной к нему, босиком, с собранными в хвост волосами. Непередаваемый запах жареной курицы наполнял весь дом волшебством. Губы Холдена тронула улыбка. Скрестив руки на груди, он прислонился к стене и уставился на нее.

— И это только мысль о тебе — всего лишь мысль о тебе, любовь моя, — пропела она, подцепив вилкой поджаристую ножку, чтобы перетащить ее на накрытую бумажным полотенцем тарелку.

Когда она наклонилась вперед, чтобы выключить плиту, на нее брызнуло оставшееся в сковороде масло и обожгло ей запястье.

— Оу! — взвизгнула она. — Черт!

От внезапного выброса адреналина, Холден двумя шагами пересек кухню. Он включил кран и, схватив Гризельду за руку, подставил ее запястье под струю холодной воды. Держа руку под водой, он поморщился, глядя на постепенно проявляющееся на ее белой коже красное пятно. Когда он поднял глаза, она смотрела на него с удивлением и любопытством.

— Это всего лишь небольшой ожог.

Он пожал плечами, по-прежнему удерживая ее руку и глядя на обожженное место.

— Ты спал, — произнесла она.

— Ты пела.

— Слишком громко?

— Нет.

— Ты помнишь эту песню?

— Помню.

Он скользнул ладонью вниз по руке и обхватил ее запястье.

— Плита все еще включена, — сказала она.

Не выпуская запястья, он шагнул к ней, потянулся свободной рукой ей за спину и выключил конфорку.

— Я приготовила жареную курицу, — тихо вымолвила она, и ее щеки вспыхнули.

— Я это чувствую.

— Тебе нравится жареная курица. Я имею в виду… ты сто раз говорил мне об этом, когда мы были…

— Я по-прежнему ее люблю.

Какое-то время они оба молчали, и Холден знал, что должен отпустить ее руку и отойти от нее, но не мог. Она поранилась, стараясь сделать для него что-то приятное, и это просто разрывало ему сердце.

«Еще всего одно мгновение, — пообещал он себе. — Еще пару секунд ее подержу и потом отойду».

— Извини, что я пела, — прошептала она, не двигаясь с места, ее дыхание коснулось его шеи.

Он повернул голову и посмотрел ей в лицо, большой палец скользнул в ее ладонь, глаза впились в ее глаза, ища пощады.

— Мне понравилось, — пробормотал он.

Она шагнула вперед, одолев расстояние между ними, и когда она взглянула на него, ее губы приоткрылись, а груди слегка коснулись его через футболку.

— Холден, я…

Казалось, что каждый ее вздох все ближе притягивал его к ней, будто она дышала им, а не воздухом. Он наклонился вперед, к ней, потянувшись свободной рукой к ее руке.

— Г-гри…

Ее затуманенные темно-синие глаза метнулись к его губам, задержались там, затем скользнули вверх по лицу и впились в его глаза.