Я подошла к окну. Капли все так же бились в стекло, а если приложить руку, то можно было ощутить холод дождя. Искоса я бросила взгляд на выброшенный рисунок и тут же подскочила к столику, заглядывая в опустевшую корзину. Села на колени и перевернула ее набок, тщетно пытаясь отыскать уже пропавшее.
Вот кто так делает?!
«Верни мой рисунок!» – Я бросила комочек бумаги в пространство.
«А он тебе нужен?» – чуть погодя прилетел ответ.
«Может, и не нужен, я сама решу. Пускай будет».
«Оставлю у себя. Он станет согревать меня, когда за окном дождь, и напоминать о твоих поцелуях».
Вот же наглец!
«Я тебя не целовала! Какую ерунду ты пишешь?»
«Любую, которая побуждает тебя отвечать».
Манипулятор!
Я дошла до открытой коробки, сердито сунула на самый низ рисунок от Адана. Больно нужно! Сам нарисовал, сам теперь и будет любоваться. А у меня уже один портрет есть!
Щекотное прикосновение к шее заставило отпрянуть в сторону, а сверху спланировали снежинки. Они сложились в белоснежную розу, вдруг сменившую цвет на алый, с чересчур длинными шипами. Цветок истаял быстрее, чем я успела с размаха расплющить его коробкой.
А я бы расплющила. Ведь снова намек на шипастую креолу. В памяти ярко встал тот поцелуй, когда я приставила к горлу посла клинок. А он все наклонялся на это острие без малейшего страха, я же отстраняла и отстраняла, пока по пальцам не потекла его кровь. И с тех пор мой орден стал украшением. Вот так индигиец вел себя, вероятно, во всем, жил точно на острие, пренебрегая правилами и чужим мнением. Если желал, брал, если хотел, мог уйти.
«Интересно, почему я не люблю отвечать? Может, потому что тогда ты не спросил разрешения ни на поцелуи, ни на прикосновения?» – запустила я новое послание в сердцах и встала, сложив руки на груди и глядя в пространство. Ответ приземлился на плечо легкокрылой бабочкой, затем спорхнул на кровать.
«О ласках просят, но разве о них спрашивают?»
«Мы словно говорим на разных языках!»
«На разных. Я говорю о чувствах, ты о разуме».
«Ты объявил меня своим подарком!»
Следующее послание закружилось хороводом бабочек и оказалось самым длинным из всех его писем. Я присела на корточки и поставила локти на кровать, чтобы его прочитать.
«Мне обещали, что в комнате будет ждать подарок. Я возвратился, а потом пришла ты. Тебе не понять, как это было. Меня поглотила абсолютная страсть. Необузданная! В жизни не испытывал подобного желания обладать. Мне хотелось бесконечно целовать тебя, ощущать в своих руках, быть с тобой, быть в тебе. Подчинить, покорить, пойти на что угодно, лишь бы стала моей. Я помню только это желание, ничего более, ни единой мысли. Но ты ушла и ускользаешь до сих пор. Я верну твой рисунок, Сабрина, когда точно будешь знать, что он тебе нужен».
Светлые звезды!
Я подскочила на ноги. Прошлась по комнате от кровати до окна и обратно, снова прошлась, затем вовсе ушла к окну и прислонилась к стеклу горящей щекой. Вот разве можно так откровенно? Высшие силы! Я точно боюсь этого мужчину. В какой водоворот эмоций он способен увлечь? Из подобного ведь не выгребешь.
Новый взгляд на кровать подсказал, что письмо развеялось. И отлично, не перечитывать же его. Я бы не стала. Мне вообще чудилось, будто предложения этого письма отпечатались на подкорке сознания огненными буквами, и потому так горело лицо, и голова была словно в тумане.
Натянув домашнее платье, я начала спускаться на кухню, когда во входную дверь постучали. Машинально бросила взгляд туда, где вчера организовала кровать для Джека, расширив и удлинив уютное местечко на подоконнике с помощью принесенных с чердака досок и частей мебели. Лучший адвокат спал на животе, сбросив на пол одеяло и свесив руку. Занавеска, полукругом отделившая спальную зону, была не задернута. Бедняга даже забыл ее задвинуть.
Вот я их с Эриком загоняла вчера. Едва ли привыкшему к бумажной нагрузке Варваро приходилось выполнять столько физической работы, сколько свалилось на него, стоило только отдохнуть. Брат, едва закончили, тут же удрал обратно в санаторий, а Джек до сих пор не мог проснуться.
Стук прозвучал снова, и, почти уже привычно заглянув в щелку, я отворила дверь, чтобы приветствовать Адана.
– Доброе утро.
Адан, одетый в легкую рубашку не по погоде и светлые брюки, держал в руках букет цветов. Он вручил его мне и склонился, чтобы поцеловать в щеку.
– Доброе утро, Сабрина.
Я несколько оторопела от неожиданности. Букет с утра пораньше? Адану определенно удавалось шокировать меня при встречах. А бывший жених вдруг чуть наклонился и приложил к моему лбу руку.
– Ты так раскраснелась, у тебя нет жара?
– Нет никакого жара!
Я закрылась цветами, пряча лицо, которое до сих пор продолжало пылать.
– Я хотел извиниться за те слова, что тогда наговорил, – Адан сунул руки в карманы и вздохнул, – просто испугался, что с тобой приключится это всеобщее помешательство послом, и не придумал ничего лучше той речи.
– Речь была впечатляющей, я сразу передумала бегать за послом, – хмыкнула я в цветы.
– Извини еще раз, Сабрина. Ведь понимаю, ты разумная девушка, но при этом наболтал храмз знает чего.