Никола зимний

Ответного чувства на лице мальчишки не появляется, смотрит с недоумением, как на совершенно незнакомых. Славик пытается погладить его по голове, но он уклоняется от протянутой руки.

– Кто там? – слышится из комнаты.

Ответить мальчишка не успевает. В коридоре появляется мать. Одета она очень по-домашнему: заношенный халат не прикрывает обшириую грудь, голова сверкает от металлических бигуди. Гена видит ее впервые и сразу же вспоминает жадные взгляды бывшего шефа на их ровесниц. Если к Борису он обращался запросто, то жену его назвать без отчества язык не поворачивался. Гена подталкивает Славика вперед, лучше, если начнет переговоры незаинтересованный человек, к тому же и более-менее знакомый.

– Понимаете, Надежда Александровна, мы с Борисом обменялись комнатами, то есть не мы, а конкретно он, Гена, – поправил себя Славик в ответ на удивленный взгляд. – Так что прошу любить и жаловать.

– Когда это случилось? – сразу же спрашивает жена.

– Две недели назад.

– Ах, вот оно что. Вы, ребятки, меня извините, я в таком неприглядном виде. Вы подождите на кухне, я приведу себя в порядок и все вам объясню. Чайку с клубничным вареньем выпьем…

Они идут на кухню. Там, громко прихлебывая из чашки, уже чаевничает Юрка. Славик снова пытается с ним заговорить, но мальчишка упорно не желает восстанавливать былое знакомство. Гена по инерции ощупывает квартиру глазами, а мысли его уже заняты странным поведением Ореховой – что она собирается объяснять, какие могут быть объяснения, когда дело уже сделано…

Надежда Александровна возвращается на кухню преображенная. С ее лица исчезло тяжелое выражение. Теперь это была совсем другая женщина: радушная, веселая и не такая уж великовозрастная. Дождавшись матери, Юрка поднялся и, прихватив чашку с недопитым чаем, ушел в комнату.

– Значит, говорите, две недели назад.

– Если точнее семнадцать дней.

– Ах, Борис, Борис! Совсем, бедняга, закрутился.

– Вы когда видели его в последний раз?

– Когда размен оформляли…

– Ну как же так?! Сорок лет мужику, а в голове ветер. Неужели трудно было предупредить?

– О чем предупредить? – вмешивается Славик. Гена раздраженно зыркает на него: не лезь, мол.

– Мы же с ним помирились, ребятки.

Гена не сразу понимает смысл сказанного и переспрашивает:

– Как вы помирились?

– Ну что вы не знаете, как мирятся мужчина и женщина? – И она улыбается им лукаво, по-молодому.

– Поздравляю! – вырывается у Славика.

Жена Орехова беззвучно смеется. Чтобы скрыть растерянность и не накричать глупостей, Гена пытается поддержать ее, но смех получается какой-то болезненный, словно у припадочного.

– Вы, конечно, извините, ребятки, я все понимаю, но жизнь есть жизнь.

– Разумеется, – снова влезает Славик, – столько лет прожили – и вдруг разводиться из-за какой-то ерунды.

Гена злится на него, понимает, что Славик не виноват, вся путаница целиком на совести этого баламута Бориса – понимает, и все равно злится.

– А кошечка ваша хороша. Ловких молодых специалисток выпускают современные институты. Вы случайно не вместе учились?

– Нет, что вы! Мы с Геной другой факультет кончали и на два года раньше.

– Ну ладно, я тоже думаю – вроде серьезные люди, а моего, видите, на свежатинку потянуло. Седина в голову – бес в ребро. Хорошо еще – вовремя раскусил. А нам терпи. Такая уж бабья доля. Но кошке этой я прощать не собираюсь! Так и передайте, если встретите.

– Мы, пожалуй, пойдем, – говорит Гена и поднимается из-за стола.

– А как же чай? С вареньем? Вы же помогали Борису на даче. Надо вкусить плодов своего труда.

– В другой раз вместе с Борисом, – удачно вставляет Славик.

– Дело ваше, неволить не смею.

По лестнице они сбегают, словно за ними гонятся, и через двор, ходом, не задерживаясь и молча, потому что одного душит смех, а другого – злость, и только на проспекте сбавляют шаг, и то вынужденно, чтобы не сталкиваться с прохожими.

– Ну Борис, ну шутник! – распаляется Гена.

– Человек в семью вернулся, а ты злишься.

– Тебя бы на мое место.

– Не надо терять чувства юмора, особенно в смешных ситуациях.

– Дурак ты, Славик.

– Может быть.

– Я ему сейчас позвоню и все выскажу. Он у меня услышит…

Мелочи в кармане нет. Гена матерится. Наверное, громче, нежели хотел. Проходящий мимо старичок оглядывается на них, смотрит укоризненно, с обидой, однако пристыдить не отваживается и уходит, шаркая каблуками по асфальту.

– На. – Славик протягивает три гривенника. – Звони на ТЭЦ, он обычно допоздна задерживается.

Телефон в кабинете не отвечает, Орехов наверняка мотается по цеху. Гена звонит в приемную и узнает номер машинного зала. Звонит на щит. Там занято. Почти не выжидая, он заново набирает номер. Потом еще раз и еще, и еще. Металлический диск автомата крутится туго, режет палец, но Гена крутит и крутит, отмахиваясь от предложений Славика подменить его. И все-таки дозванивается, но ему отвечают, что Орехова в машинном зале нет.

– Наверняка уже смотался. Надо звонить домой.

– Не стоит. Скорее всего, дежурному лень оторваться от стула и поискать, не знаешь их, что ли. Брякни в слесарку.