Никола зимний

– Не надо, мне кажется, что мальчишки за нами следят. Посмотри, как здесь красиво.

– Не бойся, зайчонок ты мой, никто за нами не следит.

– Все равно мне кажется. Приходи сюда завтра, в обед. А сейчас иди.

– Но почему?

– Так надо. Вон та тропа прямо в поселок ведет. Иди, мой хороший, до завтра.

Она упрашивала его, словно он имел право не отпускать ее. И Гущин послушался.

Ночью пошел дождь. Гущин спал чутко и сразу проснулся. Мелко стучало по стеклам. В открытую форточку доносился шум тополиной листвы. В другое время это убаюкивало, но сейчас раздражало, и он ворочался, пока дождь не перестал. А утром, когда проснулся, он сразу подбежал к окну и посмотрел на небо. Но солнце баловало его. Гущин вспомнил, что уже вторник и нужно было зайти к Ухову, но побоялся испортить себе настроение.

Когда он пришел на омут, Людмила уже купалась.

– Давай быстрей ко мне. – Она поплыла навстречу. – Давай поцелуемся под водой.

– А это вкусно?

– Не знаю, не пробовала.

– А мы не утонем?

– И не стыдно тебе?

Они нырнули. Сначала он шел вслепую, а когда открыл глаза – увидел, что Людмила осталась далеко в стороне. Ее ищущие движения показались Гущину почти судорожными – он быстрее поплыл к ней и поймал за руку. Вторая рука ощупывала воду перед его лицом. Тела их на мгновение встретились и снова разошлись. Рука Людмилы вырывалась из его руки. Учащенно перебирая ногами, они приблизились снова. Ее губы заскользили по лицу Гущина. Он крепко прижал ее к себе, они начали медленно погружаться. Она первая оттолкнулась и, задев пяткой о его плечо, извиваясь, пошла вверх. Его ноги погрузились в холодные потоки. Гущин думал, что они опустились очень глубоко, но через три мощных гребка оказался на поверхности. Голова Людмилы едва поднималась над водой. Губы ее судорожно хватали воздух. Он испугался и заспешил на помощь.

– Прекрасно, я думала, что мы утонем. И даже было мгновение, когда мне по-настоящему хотелось утонуть, – шептала Людмила, стоя по колено в воде. – Со мной подобного никогда еще не было.

Гущин подхватил ее на руки. Сердце ее билось тяжело, а руки крепко обвивали его шею. Но вдруг Людмила выскользнула из его объятий и замерла. Совсем рядом девичий голос выводил: «Это снова, это снова – бабье лето, бабье лето…» Они оглянулись. На обрыве стояла Юлька. Она помахала им и прыгнула. На самом краю обрыва отвалилась кочка и, раскачиваясь на длинном корне, повисла над водой. Мелкие камешки и кусочки глины осыпались с нее и, булькая, падали возле самого берега.

– Здрасьте… Я думаю: кто здесь купается? А это вон кто. Вы чего молчите, онемели, что ли, или утопленника увидели?

– Шуточки у тебя, Юлия, – хмыкнула Людмила.

– А ты тоже хороша. Приехала в отпуск и к однокласснице не заглянешь. Забыла, как вместе на танцы бегали и от историка прятались? – Она повернулась к Гущину: – Ты знаешь, Юра, как наш историк за ней ухлестывал! Придем на танцы, а он тут как тут, разрешите на вальс, а сам ниже ее на полголовы. Помнишь, Люсь?

Людмила не ответила.

– Зазналась, совсем зазналась. Позавчера идет с мужем и никого видеть не хочет. Наверное, важная птица! Лоб-то какой, аж для волос места не осталось, и в очках прожигательные стекла. Наверно, все зренье на науку угробил. – Она словно не замечала их растерянности и продолжала щебетать: – Только больно тощой он у тебя. Ворот на три пальца от шеи отстает. Совсем засушила мужичка.

– Зато ты своего берегла, так что за решетку угодил.

Людмила стояла позади Гущина, словно пряталась за него. Он отыскал ее руку и хотел пожать, успокоить, но она убрала ее.

– А сердитые-то почему? – продолжала притворяться Юлька. – Тебя, кстати, Ухов искал.

– Обойдется. Найдет, если захочет. Устал от его обещаний.

Людмила молча зашла в воду и поплыла к одежде. Гущин зло посмотрел на Юльку. Сжавшись калачиком, она прятала под водой худенькое тело, а увидев его взгляд, окунулась и вынырнула уже на середине омута.

Людмила одевалась.

– Подожди, я тоже с тобой пойду! – крикнула Юлька.

В поселок возвращались втроем. Первой шла Людмила, за ней Гущин, и, приотстав, молчаливо плелась Юлька.

– Приходи в гостиницу, я там один, – сказал он как можно тише.

– Отстань от меня, – вспылила она и тут же обратилась к Юльке: – Юль, я завтра улетаю, а дома бутылка вина киснет, зайдешь?

В гостинице он, не раздеваясь, завалился на кровать и долго лежал с закрытыми глазами. Костерил Юльку – весь кайф сломала. Устав злиться, заснул, а проснулся поздно вечером. Людмила, конечно, не пришла. Очень хотелось есть. Он прошел на кухню. На подоконнике лежал пакет, в котором Колесников солил хариусов. От грязно-серого тузлука пахло рыбой. В квартире не было ни крошки. Воспоминание о рыбе раздражало. Он вылил тузлук в раковину и открыл воду, но пакет сохранял запах. Ресторана в Михайловке, разумеется, не было. Гущин разделся и лег. Через час ему все еще мнилось, что из кухни пахнет, он поднялся, выбросил пакет за окно. А уснул только под утро.

6