Никола зимний

– И я тоже. Мы же друзья. Сегодня я тебе помог, завтра ты меня выручишь.

– Удивительный мужик. Встретить бы тебя чуть пораньше.

– Тебе так кажется. Во сколько твой поезд отходит, может, проводить приду.

– Поздно будет, не стоит.

– Тогда удачи тебе, Настенька!

17

В Новосибирске подсаживается новый пассажир. И оживает женское купе. У одной из попутчиц отыскивается колода карт, а такая вся и себя грамотная сидела, носа от книжки оторвать не могла. Ее подруга спускается с полки и уходит в туалет – прихорашиваться. Остатки завтрака сдвигаются к окну, накрываются газетой. И вот уже две девицы и мужчина учат Настю премудростям преферанса. А ученица из Насти неважная. Образованные девицы увлеченно и серьезно, будто на работе, растолковывают правила игры и удивляются ее девичей памяти и ее непонятливости. Настя не обижается на их шутки, пусть порадуются, если им так нравится учить, она специально может сбросить не ту карту. У нее своя игра. Мужчину вряд ли интересуют ее математические способности. А постоянные поучения умненьких соседушек только помогают ей держаться в центре внимания.

Маленькая женская война, в общем-то необязательная, за бесполезный клочок ничейной земля Им ехать в Москву, ему – в Челябинск. Встретились и разошлись. Но даже в такой войне никто не хочет проигрывать. Не хочет и Настя. Ей позарез необходимо лишний раз утереть нос добропорядочным дамочкам. К тому же мужчина чем-то напоминает Анатолия. Только чем? Она, как всегда, не может сразу понять.

– Опять Анастасия неправильно сходила. Неужели трудно запомнить: под игрока – с семака.

– Простим неопытной, – заступается мужчина. – Пусть переходит. Дорога длинная – научится.

– Я предупреждала, что не умею. Играйте лучше без меня.

Она не капризничает, она просится выйти из игры. Ее начинают уговаривать. Особенно старается любительница почитать. Настя уступает, но на вторую партию уже не соглашается. Она выходит из купе и останавливается возле окна, подышать на прощание сибирским ветром, уверенная, что мужчина не засидится с картежницами.

И он приходит.

А за окном выгоревшая сентябрьская степь. Потом выплывает село. Поезд, не замедляя хода, бежит дальше, торопится.

– Видите, большой дом? – спрашивает Настя, не оглядываясь. – Он называется крестовым. Нет, Настенька, это всего-навсего пятистенок.

– Вы не успели рассмотреть. У меня точной такой же в Качинске. Но спорить бесполезно, уже проехали.

– А я думал, что вы из Москвы.

– Последнее время – да. А в Качинске у меня родовой замок, построенный дедом. Сейчас там живет сестра, одинокая, больная. Попросила помочь с ремонтом. Взяла отпуск, выпросила месяц за свой счет и поехала.

– Закатали рукава, топор в руки – и за работу.

– Шутить над женщиной проще всего.

– Простите, но я без умысла.

– Я и сама не белоручка. А в городе у меня много одноклассников, кое-кто в начальство выбился, соседка по парте в горкоме комсомола работает. Помогли организовать малый БАМ.

– Мне кажется, вас очень любят друзья.

– И я их тоже. Сейчас загляну домой и, если все нормально, поеду на неделю в Таллин, подруга что-то захандрила.

– А муж отпустит?

– Отпустил бы. Но его пока нет. Не выходить же замуж ради московской прописки. И надоело мне в Москве. Суматошный город, подруга в Таллин зовет. Съезжу посмотрю, если понравится – останусь. У меня, кстати, и в Челябинске одноклассница.

– Может, соседи? Я на улице Сони Кривой живу.

– Нехорошо смеяться над наивной девушкой.

– Я не смеюсь.

– А улицы Соньки Золотой Ручки у вас нет?

– Это в Одессе надо искать. А у нас действительно жила революционерка Соня Кривая, замученная белогвардейцами.

– А я бы в то время тоже в революционерки пошла. Похожа я на революционерку?

– Ни в коем разе. Они же все страшненькие были. Ваше место не в подполье, а на балах.

– Спасибо за доверие.

– Пожалуйста. А все-таки в каком районе подруга-то живет?

– Мы не переписываемся. Но адрес всегда можно в справочном узнать. Пойду-ка я чайку закажу.

– Ну, что вы пойдете – сейчас исполню.

– Нет, я сама.

Настя идет к проводнице. Вагон сильно шатает, но она идет красиво, она в этом уверена и еще она уверена, что мужчина смотрит не в окно. Она оглядывается. Конечно – на нее. Точно так же смотрел на нее Анатолий в первые дни их знакомства.

А до Челябинска еще больше суток пути.

Ноль пять

Михаил не оглядывался и смотрел только вперед, даже не вперед, потому что не увидел бы ничего, кроме замшелых камней и редкого корявого кустарника, он смотрел вверх, туда, где камни граничили с небом, на мнимую линию, которая в школе называлась горизонтом, – там шла дорога. Мокрая от подола до ворота рубаха липла к телу. Сосульки волос и едкий пот лезли в глаза. Горячий воздух застревал в пересохшем горле и не доходил до легких.