Николай Бенуа. Из Петербурга в Милан с театром в сердце

Решающим для Николая Бенуа станет шестой сезон. Очарованный русским репертуаром, Тосканини желает поставить «Хованщину» Мусоргского. «Годунов» уже не так свеж, а необходимость в постановке чего-то нового и по-настоящему мощного назрела. Следует напомнить и о политической ситуации в Италии. Артуро Тосканини в начале политического пути Бенито Муссолини, тогда социалиста, разделял его идеи. В 1922 г. после прихода к власти взгляды Муссолини становились всё более правыми, а замашки — диктаторскими. Тосканини постепенно превращался в непримиримого врага дуче. Чего только стоит отказ маэстро давать премьерный показ 25 апреля 1926 г. «Турандот» своего дорогого друга Джакомо Пуччини, умершего 29 ноября 1924 г., если Муссолини появится в зале. Дуче не пришел («доброжелатели» ему также доложили, что дирижер отказался исполнять перед началом оперы фашистский гимн «Джовинецца»).

Вполне объяснимым было желание Тосканини ставить «русское», а значит и «левое»: в этом тоже заключался его протест. Вне сомнения, не обошлось и без дани моде. Хотя к тому времени фурор русских сезонов Дягилева, Рубинштейн и других трупп уже поутих, все же, думается, политическая подоплека в некоторых действиях художественного руководителя театра Ла Скала существовала.

Итак, Тосканини намерен поставить «Хованщину» с мощнейшим хором, который сравним только с хором в «Аиде» Верди. Он обращается к уже проверенному мастеру — Санину — за советом, какого художника-сценографа пригласить для постановки. Санин, не раздумывая, называет имя Бенуа-сына.

«Меня пригласили поставить там эту оперу Мусоргского, объяснил он, и Тосканини ищет русского театрального художника. Могу ли я предложить тебя?

— Можешь, конечно, — ответил я, — но вот увидишь, это предложение даже рассматривать не станут»[140].

Приблизительно такой диалог состоялся между Саниным и Бенуа.

Фамилия Бенуа в 1920-е гг. многое значит в Европе. Тот факт, что Николай — сын знаменитого отца и ученик итальянского сценографа Ореста Аллегри, решает в его пользу. Тосканини приезжает в Париж в сопровождении Анджело Скандиани, административного директора театра.

Через Санина Тосканини передает послание, что Николай должен предоставить пять эскизов к декорациям «Хованщины». Тот, естественно, в восторге от предложения — шутка ли, к нему обращается сам «великий и ужасный» Тосканини!

Бенуа готовит эскизы, согласно его словам, «в стилистическом единстве, которое просматривалось в каждой картине и говорило о той школе, откуда я вышел; а особое внимание я уделил гармонии с характером персонажей, особенно в костюмах»[141]

.

Осенью 1925 г. Санин увез из Парижа в Милан увеличенные эскизы, 70 х 50 см, пять — для декораций и 80 — для костюмов[142]. Через неделю он прислал телеграмму, сообщая, что эскизы пришлись по душе и Тосканини, и руководителю сценической части — Карамбе.

Чтобы отметить это радостное событие, Николай организовал у себя дома бал-маскарад: в нем приняли участие многие выдающиеся русские деятели, находившиеся тогда в Париже на гастролях или в эмиграции, или же их дети, как, например, Борис Шаляпин, с которым Николай дружил на протяжении многих лет. Веселой компании аккомпанировал на взятом в аренду фортепьяно Сергей Прокофьев.

Продемонстрировав Тосканини свои художественные и творческие способности, Николай получил возможность показать и неуемное желание работать. В своих воспоминаниях, а также в нескольких интервью Николай Александрович описывал свое первое знакомство с Ла Скала, которое чуть не обернулось для него провалом.

Произошло следующее. Через два месяца Бенуа вызвали в Милан для утверждения работ. На встречу с Николаем пришел главный оформитель Луиджи Сапелли, известный как Карамба, директор технической части инженер Перикле Ансальдо и сам Тосканини. После показа первой сцены молодой художник замер от ужаса: его эскиз был увеличен неправильно, пропорции не были соблюдены, и в результате собор Василия Блаженного, который должен был казаться огромным и впечатляющим, выглядел «маленькой часовенкой с кривыми, кособокими куполами, […] в голубом небе вместо легких, гонимых ветром облаков летали комки грязной гипсовой ваты»[143].

Артуро Тосканини с дочерью Вандой