Николай Ежов и советские спецслужбы

Через полтора года я снова встретил её в Москве, и связь наша возобновилась. Служила она тогда, мне кажется, у Урицкого в «Крестьянской газете» и вращалась в обществе троцкистов – Лашевича, Серебрякова, Пятакова, Воронского, наперебой ухаживавших за ней. Раза два или три я присутствовал на вечеринках с участием этих лиц и Е.С. Гладун. В смысле политическом она представляла, мне казалось, совершенный нуль, и была типичной «душечкой», говорила с чужих слов и щеголяла всей троцкистской терминологией. В тридцатом году связь наша прекратилась… Она вышла замуж за ответственного работника Наркомзема Ежова. Жили они тогда в квартире на Страстном бульваре, там же я познакомился с Ежовым, но ходить туда часто избегал, так как замечал неприязненное к себе отношение со стороны Ежова. Она жаловалась мне на его пьянство, на то, что он проводит ночи в компании Конара (члена редколлегии журнала «СССР на стройке» и заместителя наркома земледелия; в 1933 году он был обвинён во «вредительстве в сельском хозяйстве» и расстрелян. – Б.С.) и Пятакова, по моим наблюдениям, супружеская жизнь Ежовых первого периода была полна трений и уладилась не скоро»[354].

Обвинения в связях с английской разведки, разумеется, были придуманы следователями. Поводом послужил тот факт, что чета Гладунов в 1926 году короткое время по дипломатической линии находилась в Лондоне. Даже интимную связь Хаютиной с Ежовым люди Берии представили как прикрытие её шпионской деятельности.

Любовный треугольник Ежов – Хаютина – Бабель чудесным образом трансформировался в террористический заговор с целью убийства Сталина и других руководителей партии и государства. Ежов на следствии утверждал (или повторял то, что диктовали следователи): «Близость Ежовой к этим людям (Бабелю, Гладуну и Урицкому. – Б.С.) была подозрительной… Особая дружба у Ежовой была с Бабелем… Я подозреваю, правда, на основании моих личных наблюдений, что дело не обошлось без шпионской связи моей жены…

Николая Ивановичу не хотелось выглядеть рогоносцем. Поэтому он с готовностью пошёл навстречу пожеланиям следствия и представил связь Бабеля и Евгении Соломоновны не интимной, а заговорщической. Заодно можно было погубить и любовника жены, к которому Ежов её сильно ревновал.

Посмертно Евгению Соломоновну Ежову объявили шпионкой, организовавшей вместе с мужем, Бабелем и другими заговор с целью покушения на Сталина. А Бабеля расстреляли на 8 дней раньше, чем его соперника-чекиста – 27 января 1940 года.

В июле – августе 39-го Бабель содержался в камере № 89 4-го корпуса внутренней тюрьмы Лубянки вместе с бывшим заместителем наркома внутренних дел Львом Николаевичем Бельским (Абрамом Михайловичем Левиным), подсаженным к нему в качестве «внутрикамерной наседки». Бельский докладывал: «С показаниями везет не всегда. Со мной в камере сидел писатель Бабель. Следствие проходило у нас одновременно. Я назвал себя германо-японским шпионом, Бабель обвинил себя в шпионских связях с Даладье. Когда был заключен советско-германский альянс, Бабель сокрушался, что уж теперь-то его несомненно расстреляют, и поздравлял меня с вероятным избавлением от подобной участи…»[355] Предсказание Бабеля насчет Бельского не сбылось. Льва Николаевича тоже расстреляли, только на более чем полтора года позже – 16 октября 1941 года, когда германские танки приближались к Москве. Впоследствии, в 2014 году, его признали не подлежащим реабилитации за преступления, совершенные вместе с Ежовым.

Исааку Эммануиловичу нисколько не помогло, что на последнем допросе 10 октября 1939 года он отрекся от части своих признательных показаний:

«Вопрос. Обвиняемый Бабель, что вы имеете дополнить к ранее данным показаниям?

Ответ. Дополнить ранее данные показания я ничем не могу, ибо я все изложил о своей контрреволюционной деятельности и шпионской работе, однако я прошу следствие учесть, что при даче мной предварительных показаний я, будучи даже в тюрьме, совершил преступление.

В. Какое преступление?

О. Я оклеветал некоторых лиц и дал ложные показания в части моей террористической деятельности.

В. Вы решили пойти на провокации следствия?

О. Нет, я такой цели не преследовал, ибо я представляю ничто по отношению к органам НКВД. Я солгал следствию по своему малодушию.

В. Расскажите, кого вы оклеветали и где солгали.

О. Мои показания ложны в той части, где я показал о моих контрреволюционных связях с женой Ежова – Гладун-Хаютиной. Также неправда, что я вел террористическую деятельность под руководством Ежова. Мне неизвестно также об антисоветской деятельности окружения Ежовой. Показания мои в отношении Эйзенштейна С.М. и Михоэлса С.М. мною вымышлены. Я свою шпионскую деятельность в пользу французской разведки и австрийской разведки подтверждаю. Однако я должен сказать, что в переданных мной сведениях иностранным разведкам я сведения оборонного значения не передавал…»[356]