Николай Грозный. Блеск и величие дворянской России

Но Мандт ушел отдохнуть, с больным остались Каррель и Енохин. Они и известили наследника, что возможен «паралич сердца» и «дела плохи». Один из приближенных государя, начальник II Отделения Его Величества канцелярии граф Дмитрий Блудов и его дочь Антонина отличались глубокой верой. Они срочно разослали указания в храмы, служить молебны о здравии царя (в народе о его болезни даже не знали). Антонина написала и оставила записку отдыхавшему Мандту: «Умоляю вас, не теряйте времени ввиду усилившейся опасности. Настаивайте непременно на приобщении Св. Таин. Вы не знаете, какую придают у нас этому важность и какое ужасное впечатление произвело бы на всех неисполнение этого долга. Вы иностранец, и вся ответственность падет на вас…»

Ее записка и послужила толчком к открытию правды. Мандт, вернувшись в 2 часа ночи к больному, вроде бы лишь сейчас обнаружил необратимые изменения в легких. Начал так и эдак закидывать удочки о визите духовника, протоиерея Василия Бажанова. Царь догадался: «Скажите же мне, разве я должен умереть?». Мандт писал, будто признался: «Да, Ваше Величество». Шеф жандармов Дубельт, собиравший собственные сведения, сообщает более правдоподобно. Что лейб-медик снова выкручивался: «Если болезнь не уступит нашим усилиям, то, конечно, это может последовать; но мы того еще не видим и не теряем надежды на Ваше выздоровление». Услышав это, Николай сказал: «А, теперь я понимаю мое положение, теперь я знаю, что мне делать». И не Мандт, а сам он велел позвать наследника и священника, объявил им – состояние безнадежно [134].

Свидетелей его последних часов было много. Умирающий Николай Павлович лежал в своем маленьком кабинете на первом этаже, на простой койке, укрытый привычной шинелью. Дверь вела в комнату, где находились врачи и дежурные. А за ней большой вестибюль быстро заполнился придворными, министрами, генералами, ловившими каждую весть оттуда, из кабинета. Все подтверждают: внезапное известие о скорой смерти царь принял с полнейшим самообладанием. Он исповедовался, твердым голосом прочитал перед Причастием молитву: «Верую, Господи, и исповедую…» А после Причастия сказал: «Господи, прими меня с миром».

Император благословил всех детей и внуков, с каждым поговорил отдельно. Потом велел родным удалиться. Жена просила: «Оставь меня подле себя; я бы хотела уйти с тобою вместе. Как радостно было бы вместе умереть». Муж поправил ее: «Не греши. Ты должна сохранить себя ради детей, отныне ты будешь для них центром. Пойди, соберись с силами, я тебя позову, когда придет время». Даже в эти последние часы он принадлежал не себе, а России. До конца исполнял свой долг так, как это понимал. Простился со своими соратниками. Вызвал к себе нескольких солдат – поручил им передать прощальный привет их товарищам.

Николай Павлович велел наследнику от его имени проститься со всей гвардией и армией, особенно с защитниками Севастополя: «Скажи им, что я и там буду молиться за них, что я всегда старался работать на благо им. В тех случаях, где это мне не удалось, это случилось не от недостатка доброй воли, а от недостатка знания и умения. Я прошу их простить меня». Царь приказал заранее собрать гвардейские полки – чтобы принесли присягу сыну сразу же, как только отец испустит последний вздох. Отдельную телеграмму он продиктовал в Москву, которую очень любил: «Император умирает и прощается с Москвой». Отправил телеграмму и прусскому королю. Напомнил о завещании его отца, никогда не изменять союзу с Россией.

Уже под утро доложили, что прибыл курьер из Севастополя. Но государь ответил: «Эти вещи меня уже не касаются. Пусть он передаст депеши моему сыну». В вестибюле появилась и Варвара Нелидова. Она до сих пор пребывала в неведении, от неожиданных известий находилась в шоке. А связь ее с императором так тщательно скрывалась, что даже некоторые из придворных только сейчас догадались о ее роли. Деликатную миссию взяла на себя императрица. Отправилась к мужу и дипломатично намекнула: «Некоторые из наших старых друзей хотели бы проститься с тобой: Юлия Баранова, Елизавета Тизенгаузен, Варенька Нелидова». Николай сказал: «Нет, дорогая, я не должен больше ее видеть, ты ей скажешь, что я прошу ее меня простить, что я за нее молился и прошу ее молиться за меня».

Он уже перешагнул черту, отделяя от себя все лишнее, земное. В 8 часов духовник начал читать отходную. Страдания государя усиливались. Он уточнял у Мандта: «Долго ли продлится эта отвратительная музыка?» Добавил: «Если это начало конца, то это очень тяжело. Я не думал, что так трудно умирать». Держал за руки супругу и сына. Жене сказал: «Ты всегда была моим ангелом-хранителем с того мгновения, когда я увидел тебя в первый раз и до этой последней минуты». Читал свою любимую молитву: «Ныне отпущаеши…» Около 10 часов император потерял дар речи. Но после полудня снова заговорил.