В начале сентября в «Приюте комедиантов» был вечер молодой поэтессы Ларисы Рейснер. Николай Степанович впервые пришел в это артистическое кабаре, сменившее «Бродячую собаку», закрытую полицией за нарушение «сухого закона».
Со сцены читала отрывки из своей поэмы высокая, яркая девушка с огромными серо-зелеными глазами. В небольшом зале, где за чашкой черного кофе сходились рафинированные представители интеллектуального мира столицы, ее надменная красота особенно бросалась в глаза. Худощавый прапорщик в черном мундире с двумя «Георгиями», сидевший за столиком, не отрываясь смотрел на юную поэтессу большими холодными глазами.
Лариса знала этого гусара, знала его прямые, резкие критические суждения о поэзии. Стихи Рейснер, кажется, никого не волновали, но для нее это было не так уж важно. Она отчетливо видела одного Гумилева, который улыбался, одобряя не стихи, а ее красоту. Это было ужасней самой строгой критики, и все-таки холодный пристальный взгляд Гумилева притягивал Ларису.
Подошел молоденький поэт Всеволод Рождественский, поздравив с успехом: Гумилеву понравилось. Знакомство состоялось тут же. И начался новый, нетривиальный роман между романтиком-конквистадором и романтиком-революционером.
Лариса Михайловна Рейснер, дочь профессора М. А. Рейснера, была на девять лет моложе Гумилева. Перед войной ее отец читал курс права в Томском университете, но вынужден был оставить должность после того, как В. Бурцев выступил с разоблачением его сотрудничества с охранным отделением. Рейснеры переехали в Петербург, он стал приват-доцентом Санкт-Петербургского университета. Лариса, родившаяся в Люблине, училась в Петроградском психоневрологическом институте, одновременно слушая лекции в университете.
О ее красоте вспоминали многие мужчины. «Я помню то ощущение гордости, которое охватывает меня, когда мы проходили с нею узкими переулками Петербургской стороны… Не было ни одного мужчины, который прошел бы мимо, не заметив ее, и каждый третий — статистически точно установлено — врывался в землю столбом и смотрел вслед, пока мы не исчезали в толпе», — свидетельствует Вадим Андреев, сын писателя. «Русокосой надменной красавицей» назвал Ларису ее ровесник Всеволод Рождественский. Только Ахматовой Рейснер показалась «похожей на подавальщицу в немецком кабачке».
Вскоре Гумилев вновь встретился с Рейснер в «Приюте комедиантов». Теперь они сидели за столиком вдвоем, и Гумилев рассказывал, что в Массандре, в нежном лепете морских волн он явственно слышал имя «Лера», о своих замыслах написать трагедию из скандинавского эпоса, где будет героиня с таким именем. Потом было медленное блуждание по ночным, опустелым улицам Петербургской стороны — «как по руслам высохших рек». 23 сентября в ответ на полученное от Рейснер письмо Николай Степанович послал ей стихи:
Теперь, забросив фортификацию, Гумилев по ночам работал над своей драматической поэмой. Лариса Рейснер вдохновляла его, становясь в воображении исландской девой, живущей среди свирепых воинов-волков. Таинствен облик этой девушки: днем она — Лера, воспитанная жестокими обычаями и обрядами язычников, стремящихся к власти, ночью совсем иная, тоскующая, нежная и страстная Лаик. Такое соединение противоположных характеров поэт угадал в реальном прототипе: Лариса сочетала в себе дерзкий порыв к борьбе, к победе и тонкое понимание поэзии, нежность чувств, даже религиозность, хотя и с примесью легкой иронии.
«Гондла» — так поэт назвал драматическую поэму — написана в форме монологов и диалогов. В ее основе — давно волновавшее поэта столкновение зла и добра в человеческой жизни. Зло — это жажда власти, беззаконие, эгоизм, душевная грубость, которыми в поэме наделены язычники. Добро олицетворяют христиане-ирландцы с их смирением, милосердием, любовью к ближнему. Поэт для них равноценен королю, тогда как грубые исландцы ненавидят и презирают искусство.