Николай Гумилев

Не лучше обстоит дело и с Бергсоном. «Механическая память», т. е. сохранение в человеческом сознании «фактов личного бытия», воспринимаемых как «прошлое», действительно играет важную роль в гносеологии Бергсона, но это — чисто отрицательная роль. Такая память — то, что мешает человеку жить и, главное, мешает правильно воспринимать жизнь, являющуюся, по Бергсону, нечленимой «чистой длительностью», «вечным настоящим». Первым долгом всякого нормального честного мыслителя Бергсон полагал уничтожение

«механической памяти», провоцирующей анализировать настоящее, основываясь на данных прошлого опыта, т. е. кромсать живую плоть целостного бытия. Истина раскрывается только в «чистом», свободном от химеры [кмеханической памяти» интуитивном восприятии, образом которого может служить мировосприятие беспамятного младенца. С точки зрения последовательного бергсонианца, все гумилевское стихотворение — лишь очередная яркая иллюстрация того прискорбного факта, что «живое существо носит за спиной все свое прошлое, и это тяжкое бремя пережитого вырастает настолько, что становится невыносимым» (Аосский Н. О. Интуитивная философия Бергсона. М., 1914. С. 11). Но, насколько можно понять из текста «Памяти», Гумилев-то как раз хотел утвердить некую истину, обращаясь к воспоминаниям о пережитом

:

Память, ты рукою великаншиЖизнь ведешь, как под уздцы коня…

В одной из первых редакций стихотворения, хранящейся в частном архиве семьи Рождественских, эта позитивная

роль памяти в познании жизни утверждается еще категоричнее:

Помнить всякий раз другое имя,Разбирать начала и концыТрудно душам — память правит ими,

Что проводит годы за уздцы.

Если бы Гумилев разделял позицию Бергсона, то призывать «память» в помощь при разборе «начал и концов», мягко говоря, нелогично.

Все эти противоречия сами по себе настолько серьезны, что, даже основываясь только на этих доводах, можно было бы считать как антропософские, так и бергсонианские источники малосущественными для прояснения идеологического содержания «Памяти». Однако существует и еще одно, весьма существенное возражение.

Размышления над прошлым и настоящим — не единственная и не главная тема «Памяти». Главная проблема, которую хочет разрешить в этом тексте Гумилев, связана с будущим, и только ради этого прогноза на будущее он и анализирует пройденный путь — от детства до текущих дней. Проблема эта — эсхатологическая и заключается в том, сможет или не сможет его лирический герой в обозримом будущем встретиться со Христом в Новом Иерусалиме, явившемся на «полях моей родной страны», т. е. в России.