Таким образом, очевидно, что захват императорского поезда и отречение императора были нужны как Гучкову, так и Керенскому. Определённые разногласия у них могли быть только касательно формы этого отречения. Гучков выступал за внешне «легальные» формы, за «добровольное» отречение, Керенский — за революционные: царь сначала официально задерживался, затем «отрекался», потом официально арестовывался. В конце концов, произошло слияние этих двух вариантов. Думается, что это слияние стало возможным в результате достигнутого компромисса между Гучковым и Керенским. В отличие от Чхеидзе, Керенский понимал, что революционный арест императора и простое отречение его от престола будет, по выражению Родзянко, означать, что царь отрёкся «в пользу никого». А это, в свою очередь, чётко выявляло бы революционную сущность нового режима, которую Керенский до поры до времени хотел скрыть. Нужно было создать впечатление легитимной передачи власти. Но такой передачи, которая привела бы к обезглавливанию монархии и, как следствие этого, к её гибели.
Не вызывает сомнений, что после того, как императорский поезд был направлен в Псков, в отношении Государя Керенский и Гучков действовали в полном согласии.
Уже днём 2-го марта о манифесте с отречением Государя говорили в открытую в разных местах империи. Напомним, что в это время, даже по версии Рузского, император ещё не принял решения. Уже в 15 часов в Екатерининском зале Таврического дворца П. Н. Милюков заявил:
Заметим, Милюков в середине дня 2-го марта говорит об отречении как о деле решённом. Государю остаётся только выбрать между добровольным отречением или низложением.
В 17 часов 23 минуты 2-го марта в разговоре по прямому проводу генерала Клембовского с главным начальником Одесского военного округа генералом-от-инфантерии М. И. Эбеловым Клембовский уверенно заявляет:
Откуда такая уверенность у помощника начальника штаба Ставки?
А вот телеграмма генерала Данилова тому же Клембовскому тоже 2-го марта в 20 часов 35 минут:
Понятно, что речь в этой телеграмме идёт о манифесте, написанном в Ставке Базили и Алексеевым. Но если вопрос об отречении в пользу цесаревича Алексея был уже решён императором, то почему «окончательное решение вновь откладывается»? И если проект манифеста ещё даже не подан Николаю II, то какой манифест мог быть опубликован в Петрограде Временным правительством? Ведь совершенно понятно, что раз Данилов спокойно сообщает об этом, значит, эта информация не была для него неправдоподобной.
При этом следует отметить, что вообще предстоящее подписание мало заботило генералов Ставки. Они говорят о нём как о деле решённом. Их больше заботило, например, назначение на должность командующего Петроградским военным округом генерала Корнилова. О Государе практически никто не думал. На вопрос генерала Дубенского, заданный 2-го марта одному приехавшему из Петрограда полковнику:
Итак, манифест был готов, император согласен отречься, телеграмма об этом послана. Возникает вопрос: зачем же тогда Гучков и Шульгин ехали в Псков?