Николай Коперник

На Апеннинском полуострове впервые в Европе стали возникать капиталистические отношения. Как писал Энгельс: «Первой капиталистической нацией была Италия»[100].

Итальянское купечество сумело постепенно овладеть феодальными поместьями, окружавшими города-республики, и перестроить в них сельское хозяйство на денежно-товарных основах. В новых условиях крестьянство подвергалось со стороны помещиков-купцов эксплоатации еще более искусной и жестокой, чем то было ранее, при феодале. Особенно страдали итальянские крестьяне от чрезмерно низких цен на продукты их труда, устанавливаемые городскими магистратами.

Тяжело было и положение цеховых низов — подмастерьев, чернорабочих. Права наемных рабочих никак не ограждались, а труд мелких ремесленников был отдан на произвол крупных предпринимательских цехов.

За прекрасным фасадом цветущих городов средневековой Италии (свободные города, по выражению Маркса, — «наиболее яркий цветок средневековья»[101]) шла сильная классовая борьба. Угрожаемый повсеместно натиском городского плебса, «жирный народ» бросался в объятия «сильной власти»— диктаторов, способных подавить всякое проявление народной свободы.

Обломки старых феодальных родов — графы, бароны, герцоги — были для итальянского купца-буржуа только наемными слугами-солдатами. А вся церковная «рать» — от папы и до последнего деревенского патера — представлялись ему участниками большого торгового предприятия, ему не опасного, ибо с ним не конкурирующего. Сам он торговал сукнами, кожей, стеклом, а церковники — совсем иным товаром: отпущением грехов, пребендами, мощами, церковными обрядами и должностями.

У итальянского купца сложился такой взгляд на жизнь: чтобы преуспеть в мире, обрести богатство и влияние, надо быть смелым, находчивым, уметь всегда рассчитывать только на собственные силы. Надо уметь освободиться от стеснительных для делового человека уз: жалости, правдивости, стыда. Уважения достоин лишь сильный волей и нечувствительный к укорам совести.

На смену человеку, вечно трепещущему перед владыками средневековья, земными и небесными, полному страха перед загробным адским огнем, в Италии пришла внутренне свободная от всяких пут авторитета и морали буржуазная личность, считающая себя равноценной всякой иной личности. Она признавала лишь одну силу в мире — золото.

Впервые в Европе общественное положение человека стало определять богатство — и только богатство.

Буржуазный культ личности получил в делах государственного управления весьма своеобразное отражение. В XIV–XV веках города-республики выбирали верховного главу через городские парламенты. Полномочия избранника возобновлялись повторным ежегодным голосованием: законодатели хотели предохранить св©и республики от того, чтобы они не оказались игрушкой в руках тиранов.

Республики обычно призывали к власти людей, заслуженных перед ними: храбрых кондотьеров, разбивших вражеские полчища, или крупных дельцов, оказавших городу услуги в трудную минуту.

Избранники принимали титул «народных капитанов» или «стражей прав народа». Они выступали перед согражданами как горячие поборники исконных вольностей. Но мишура демократических титулов и народолюбивых фраз очень часто служила лишь ширмой для «сильной личности» — ловкого захватчика, стремившегося к власти и к обогащению.

Многие становились наследственными тиранами и получали тогда новоиспеченные титулы герцогов, маркизов, графов. Само собою разумеется, что республика в таких случаях умирала.

Ко времени приезда в Италию Коперника Висконти и Сфорца в Милане, Медичи во Флоренции, Бентивольо в Болонье, герцоги Монтефельтро в Урбино, маркизы д'Эсте в Ферраре и десятки других тиранов, больших и малых, железной рукою управляли своими городами-государствами.

В науке, и особенно в искусстве, Италия XIV–XV веков создала ценности поистине великие.

С человеческого сознания как бы сорвали пелену, сотканную из веры, иллюзий и детских предвзятостей; навеянные церковью тысячелетние чары греха и искупления рассыпались в прах, и новорожденное сознание преисполнилось наивной радости бытия.

Пища, способная утолить голод нового человека, находилась здесь же, под рукой. То была литература и культура античного мира — древнего Рима и древней Эллады. На творения древних взглянули теперь по-новому — глазами, свободными от схоластических шор, и открыли в них неиссякаемый источник полнокровной жизни и духовного мужества.

Богатые и культурные классы итальянских республик охватил энтузиазм разыскивания древних рукописей и памятников и глубокого изучения классического наследия. Постепенно этот энтузиазм буквально затопил всю их умственную жизнь. Началась эпоха Возрождения древности.

«В спасенных при падении Византии рукописях, в вырытых из развалин Рима античных статуях перед изумленным Западом предстал новый мир — греческая древность; перед ее светлыми образами исчезли призраки средневековья; в Италии наступил невиданный расцвет искусства, который явился как бы отблеском классической древности и которого никогда уже больше не удавалось достигнуть»[102].