Николай Переслегин

37,8! — температура конечно небольшая, а все же тревожно. Как знать — вдруг что в легких, тогда трудно будет старику. Сердце хоть и здоровое, а все-же как ни как поношенное.

Что Ты послала за Алексем Ивановичем — хорошо. Отец его очень любит и он один из немногих людей прекрасно действующих па его настроение; ведь двадцать лет они вместе охотятся и ругают медицину. Врач он незатейливый, кроме коньяка и банок решительно ничего не прописывает — но зато честный и внимательный. Во всяком случае попроси его прислать Тебе опытную сестру. Одна Ты скоро выбьешься из сил — отец пациент очень нелегкий. Я до Твоего следующего письма решать ничего не буду. Если положение окажется серьезным, я конечно немедленно вернусь, если-же нет, то может быть и послушаюсь Тебя — поеду пока что в Петербург один, в надежде, что Ты скоро ко мне подъедешь.

Не могу Тебе сказать, дорогая, до чего все это волнует меня, и, грешный человек, сильнее всего кипит досада на расстройство наших с Тобою планов.

В Петербург я написал. На днях жду ответа от профессора Нагибина. Москва с каждым днем все больше оживляется. Ваши тоже скоро возвращаются из Корчагина. Константин Васильевич вернулся в город очень отдохнувшим и оживленным. Мечтает как можно скорее продать московское дело и навсегда поселить-

316

ся в имении. Живем мы с ним очень складно. Последние дни я вечерами сижу дома, и мы увлекаемся шахматами. Он играет много лучше меня и это его очевидно радует.

Прости, родная, за эту коротенькую записочку, как-то не пишется больше. Надеюсь, что у Вас все благополучно. Буду с нетерпением ждать Твоего письма. Христос с Тобою, дорогая, нежно целую Тебя.

Твой Николай.

Москва, 12 сентября 1913.

Сегодня утром получил Твою успокоительную телеграмму, Наталенька. За эти два дня так намучился представлением всяких ужасов, что почти обрадовался, узнав, что Алексей Иванович нашел очень небольшое воспаление в легком и думает, что при тщательном уходе никакой опасности пока не грозит.

Думаю потому, что мне действительно не следует прерывать уже налаженных занятий, тем более, что я вчера получил очень благоприятный ответ от Нагибина. Он пишет, что моя работа ему показалась интересной и что я могу быть сейчас же допущен к магистерскому экзамену. Между прочим он очень советует не затягивать дела и сдавать по возможности скорее, так, чтобы покончить со всем еще до Рождества.

Думаю, что если все будет благополучно, то недели через две Ты сможешь оставить отца на

317

попечение сестры и приехать ко мне. Если-же, не Дай Бог, дела накренятся в дурную сторону, то все бросить — дело одной минуты.

Конечно, собираясь в Москву, мы с Тобою представляли себе все совершенно иначе, но что-же делать — очевидно ничего другого не остается, как покориться.

Ты очень права, родная: — никогда не надо преждевременно открывать ворота беде; в открытые она непременно завернет, а в закрытые — может быть и не заглянет. Эту Твою старую веру я хорошо в Тебе знаю; недаром в свое время я так упорно боролся против Твоего нежелания сделать хотя-бы один решительный шаг навстречу надвигавшемуся на Тебя разрыву с Алешей. Тут есть в Тебе какое-то странное суеверие, в котором очень мало «всуе» и очень много настоящей «веры», нечто мне совсем непонятное, и все-же через Тебя как-то действующее и на меня. Как это ни странно, но отложить экзамен и вернуться в Касатынь мне после Твоего письма было-бы почти страшно: — во мне уже вполне реальна Твоя суеверная боязнь, как бы нам своими услужливыми приготовлениями к беде Не накликать её на свою голову.

Очень мне важно, какое впечатление произвело на Тебя Алешина послание, и будешь-ли Ты отвечать на него. Надеюсь, что не сегодня, завтра получу от Тебя письмо.

Бог даст у Вас за последние сутки ничего не ухудшилось.

318

Константин Васильевич с утра очень взволнован: ждет приезда Лидии Сергеевны и Маруси. Через полчаса мы с ним едем встречать их на вокзал. Могу себе представить, как Лидия Сергеевна будет опечалена нашими делами. Она ведь едет с надеждой, что Ты уже в Москве.

И за что это судьба так немилостива к Тебе, моя бедная? Ну Бог даст все образуется. Целую.

Твой Николай.

Москва, 14-го сентября 1913 г.

Здравствуй Наталенька. Целую Твои рученьки и спешу ответить на Твое письмо, которое пришло сегодня утром.

Счастлив, что у Вас все, слава Богу, благополучно и страдаю, что Ты так бесповоротно решила остаться с отцом в Касатыни, а меня отправить одного в Петербург.

Ты спрашиваешь, «одобряю» ли я Твое письмо к Алексею. Нет, родная, — одобряю, совсем не то слово. По моему душевнее и окончательнее того, что Ты написала, вообще ничего нельзя было сказать.

Что Ты ни одним словом не защищаешь меня, только правильно. Уверен, что Алеша ясно почувствует, что Ты не оспариваешь его только потому, что спор с ним на тему моей низости для Тебя нравственно недопустим. Не обо всем же, в

319