Никому о нас не говори (СИ)

Но остатки самообладания не дают мне наворотить дурных дел. Я втягиваю носом воздух, не позволяя своему желанию взять надо мной верх, а потом просто хватаю орущую мать Ани и оттаскиваю её от входной двери в сторону кухни.

Она брыкается, продолжая горланить о своём убийстве. Мне ничего не остаётся, кроме как приземлить женщину на стул. Держа её одной рукой, второй хватаю полупустой графин с водой и выплёскиваю его содержимое ей в лицо.

Орущий рот сразу же захлопывается. Мать Ани замирает на стуле, уставившись на меня круглыми глазами.

Я ставлю графин обратно на стол, стряхиваю с себя капли воды, попавшие на одежду, беру соседний стул и сажусь напротив обескураженной женщины.

— Успокоились? А теперь слушайте меня, — отчеканивая каждое слово, смотрю на неё в упор. — Последний раз я видел Аню больше суток назад. Из нашего номера в гостинице она ушла около десяти утра. Потом Аня должна была приехать домой и собрать вещи. Вы вчера были здесь? Пересекались с ней?

Мать Ани сразу же отрицательно трясёт головой. В её испуганных глазах появляется какой-то животный страх, а губы белеют. Неужели она не врёт сейчас? Я перевожу дыхание.

— Проверьте её комнату: была ли она там? — требую я, не разрывая зрительный контакт.

— А что смотреть-то? — спрашивает она тихо и стирает тыльной стороной ладони воду с лица.

— Отсутствие вещей, чемодана, сумки. Может, вещи лежат не так, как пару дней назад.

Шумно сглотнув, мать Ани поднимается со стула и словно зомби выходит из кухни, а я иду за ней. Напряжённо слежу за её движениями. Если сейчас она снова начнёт орать и звать на помощь как полоумная, то, боюсь, моё самообладание закончится.

Но Анина мать спокойно проходит по коридору в сторону одной из комнат. Той самой, где я заметил жёлтого медведя.

Остановившись посреди спальни, она растерянно осматривается. Я делаю это вместе с ней. Для меня эта комната кажется крошечной. Расстояние от кровати до старого полированного стола — два моих широких шага. В доме моего отца сортир и тот в три раза больше.

Но даже до того, как Анина мать открывает шкаф, в котором всё идеально сложено и развешано, проводит руками по стопкам одежды, я понимаю, что самой Ани вчера здесь не было. На её столе лежат тетради и пыльный ноутбук, на заправленной кровати брошена расчёска, а над тумбочкой до сих пор в розетку вставлена зарядка от телефона… Если уж не ноутбук и расчёску, то зарядное Аня взяла бы в первую очередь.

— Всё на месте, — слышу нервный голос Аниной мамы.

— Я уже понял. А подруги? — обессиленно хриплю я, а к вискам подкрадывается боль. Сдавливаю их пальцами. — Она может к ним поехать?

— Я только про Соню, одногруппницу, знаю.

— Номер телефона её есть? — поднимаю взгляд на мать Ани.

Она стоит у распахнутого шкафа. Снова отрицательно помотав головой, сжимает губы, а ладони прикладывает к влажному вороту медицинской рубашки.

Мы буравим друг друга взглядами. Я смотрю на эту женщину, запутавшись окончательно: она правда ничего не знает или всё-таки великолепная актриса?

— Я не видела свою дочь с того момента, как она сбежала с тобой, — почти шепчет Анина мама. — А в приложении слежки её телефон не появлялся. Мне больше не приходили сообщения о её местоположении.

И почему-то теперь я верю, что исчезновение Ани не её рук дело. В глазах этой женщины растерянность сменяется паникой. Её взгляд хаотично скользит по комнате дочери. Пальцы сильнее сжимают мокрый ворот рубашки. Бледнея с каждой секундой, мать Ани начинает дышать чаще.

А ведь было бы даже проще, если бы она кричала, что это она увезла и спрятала свою дочь подальше от меня, гадёныша.

Когда я ехал сюда, то рассчитывал на такой сценарий. Он был мне понятен. А теперь что? Куда мне?

Подойдя к письменному столу, я пишу карандашом свой номер телефона прямо на методичке по истории гражданского права. Маловероятно, что его наберут, но всё же…

— Это мой номер. Позвоните, когда хоть что-то станет ясно. Я вас просто по-человечески прошу. Ваша дочь очень дорога мне, — хриплю я, перед тем как покинуть комнату Ани. — А ещё лучше напишите заявление в полицию.

Её мать даже не двигается. Застыла статуей у шкафа. Лишь выйдя в коридор, я слышу её всхлипывания, переходящие в завывания.

А что остаётся мне? Вернувшись в машину, я сразу достаю свой телефон.

На Аниной страничке в соцсети нахожу среди друзей только одну Соню. Ту самую мелкую блондинку, что я несколько раз видел в компании с Аней.

Я хочу написать этой Сонечке Трофимовой. Задать прямой вопрос: не знает ли она, где Аня? Но стоит взглянуть на последнее опубликованное фото, как такая потребность отпадает.

Эта Трофимова два часа назад сделала селфи на фоне какого-то моста с подписью: «Жаль, что поезд домой вечером. Питер — любовь».

Боль в висках уже не просто пульсирует, а грозится разломить черепушку. В груди оседает мерзкое чувство страха. Часть меня отчаянно не хочет вообще принимать происходящее за реальность. На хрен мне такая реальность?

А другая осознаёт — ничего хорошего не жди. Кажется, кошмар только начинается…

Глава 49

Глава 49