Никта

А война шла, выжигая сердца и города, добавляя соли в человеческие слёзы и крови на лезвия копий. Она растянулась на месяцы, потом на годы. Уже стало забываться, с чего она началась, каких условий требовала для своего завершения; воины помнили лишь, что им нужно стремиться вперёд, давить, убивать, уничтожать, чтобы враги не сделали то же самое с ними. Во все стороны с полей сражений разлетались серые голуби с чёрными вестями. Анна вставала с рассветом, кормила малыша, куда-то шла, что-то делала, но это всё было не взаправду — единственным настоящим в её существовании было мучительное ожидание, приправленное страхом. Она не знала, где муж и сын, и всякий раз, когда она видела на небе почтового голубя, сердце её отзывалось болезненным скачком… но печальная весть оказывалась предназначенной не для неё. В эти дни Анна поняла, что истинная вечность — это время ожидания, когда краткий миг превращается в нескончаемое страдание.

Война кончилась на шестой год. Забрав десятки тысяч жизней, она не собиралась этим довольствоваться. Поверженная страна подверглась разграблению, мирные жители были обращены в рабство. Та же участь досталась и Анне. Она видела, как корабли победителей входят в гавань, как с них пьяной лавиной сходят опаленные войной люди; видела, как горит, чернеет и рушится её дом; видела, как предают мечу её младшего сына. Она готовилась умереть и сама, и была бы этому даже рада, как избавлению от кошмара, однако её вместе с другими женщинами вывезли кораблём на родину победителей и там отдали пожилой богатой семье, пожертвовавшей много золота ради победы своей армии и тем заслужившей награду в виде захваченных трофеев и пленников.

У хозяев было большое стадо коз, и Анну определили в доярки. Весь день с утра до вечера она занималась тем, что наполняла деревянные ведра теплым молоком, выжимая его из скользкого козьего вымени. В первые месяцы каждое ведро молока содержало капли её слёз, но потом отчаяние сменилось отрешенностью. Без конца повторяющийся распорядок постепенно убил все чувства — Анна теперь осознавала лишь, что если вокруг темно, то нужно спать, если брезжит полумрак — жевать сухие хлебцы, запивая их холодной водой, а если солнце встало над горизонтом, то пора идти к козам. Кислое молоко сделало её некогда гладкие руки морщинистыми и бледными, от наполняющего хлев козьего дыхания постоянно щипало глаза, но Анне было уже всё равно. Со временем ей становилось всё уютнее жить в этом простом и понятном цикле всепоглощающего безразличия, где существование было низведено до простейших правил, а малейшая попытка отступить от них пресекалась окриком надсмотрщика.

Но однажды всё рухнуло. Ночь была тёмной и безнадёжной, как обычно, утро принесло всегдашние хлебцы и воду, козы ждали дойки в стойлах. Анна взяла ведро, уселась на низенький стул и принялась за работу. Через час — или два, или три, она не считала времени — на улице раздались крики. Люди бегали, свистели стрелы, звенели копья, был хохот и плач — но для Анны всё это было лишь досадной помехой, мешающей сосредоточиться на дойке. В конце концов, от козьего стойла её насильно оттащила другая доярка, тоже рабыня, но помоложе и оттого всегда бывшая более строптивой. Анна вышла вместе с ней из хлева и почти без удивления наблюдала, как по двору носятся вооружённые люди в доспехах, а на высоком шесте перед входом в дом реет стяг её родины. Воины казнили надсмотрщиков, убили стражников и пронзили копьями насквозь толстых хозяев и их детей, поставленных на колени в середине двора. Бывшие рабы смеялись и хлопали в ладони. Анна не могла понять, чему они радуются — она ждала, когда ей разрешат вернуться к своей работе.

Один из пришлых воинов ходил меж освобождённых рабов, кого-то высматривая. Оказавшись рядом с Анной, он вздрогнул и подошёл к ней вплотную. Она отшатнулась в ужасе.

— Анна? — недоверчиво произнёс воин.

Анна молчала.

— Хвала Небу, ты жива! Мне сказали, что тебя отправили сюда, но я до последнего не верил…

Голос из-под закрытого боевого шлема показался ей знакомым. Анна почувствовала, как её сердце забилось чаще. Давно забытое ощущение.

— Ты? — прошептала она.

Воин снял шлем, и она узнала под железом лицо, которое уже не мечтала когда-либо увидеть. Это был её муж, ушедший на войну и там пропавший без вести. Лицо пересекал наискось глубокий рубец, челюсть была сжата и напряжена, в глубине голубых глаз поселилась сталь — но это был он, и он смотрел на Анну с такой же любовью, как раньше. Анна зарыдала, и он еле успел её подхватить, прежде чем она упала без сил. Анна оказалась в его крепких руках, и тут к ней внезапно вернулось всё, что она растеряла в черно-белом пространстве, где обитала последнюю вечность: цвета, мысли, чувства, жизнь, она сама.