Никто и звать никак

Низ я сделал тонким, всего в два слоя, все равно под нами будет лапник в несколько слоев, а вот верх и боковины — максимально толстыми. Я пустила на этот спальник все остатки всех тканей. Даже бинты оставшиеся пришила по краям, и куртки, и лоскуты от рубах покойников… Они, конечно, были постираны, но меня, внутренне, все равно передергивало… Осталась только чистая одежда нам на смену, по паре рубах и брюк, сам рюкзак и мое рубище, то самое длинное и грубое платье. Его я планировала использовать как ночнушку. Тем более, что от частых вывариваний в щелоке она немного смягчилась.

Прошло четыре дня… Мы уже тихо «подвывали» от вынужденного безделья.

Успехи в языке меня, конечно, радовали. Нет, я не говорила свободно, но много работала над произношением. Пополнила словарный запас не одним десятком фраз и, в целом, была довольна. Периодически мы прерывали этот языковой «интенсив», вставали и бродили по пещере. Я делала приседания, наклоны и прочее чтобы размяться. Ригер просто ходил кругами. Пещера была достаточно большая, в ней, даже, были ходы и ответвления, но туда мы не совались, а любые нагрузки, наклоны-повороты-приседания я ему запретила. Я не великий врачеватель. Не знаю я точно, сколько времени нужно на полное заживление. Да и в любом случае он будет быстро уставать и слабость чувствовать, пока кровь не восстановится. Тут я вообще не представляла, сколько нужно времени.

Дождь прекратился вечером на пятый день. Еды остались совсем крохи, потому утром я распалила из последних веток на улице маленький костерок, заварила чай и мы доели последние сухари. Рыба кончалась и крупы осталось буквально на два-три раза. Ригер со скандалом потребовал штаны. До этого он ходил в длинной солдатской рубахе. Она почти доставала до колен. Ну, пришлось отдать — швы уже не нуждались в обработке, почти зарубцевались, это даже я понимала, в туалет он ходил сам. Но я строго запретила ему уходить от лагеря. Мало ли — голова закружится и потеряет сознание. И хорошо, если на пляже, а если на спуске или подъеме?

— Ты упадешь и свернешь шею, а мне потом тебя хоронить? Знаешь, сколько сил нужно, чтобы руками могилу выкопать?

— Ты уже кого-то так хоронила?

Я замолчала…

Делится этим мне не хотелось. Ригер, кстати, был довольно деликатен. Когда понял, что я игнорирую его расспросы о жизни в рабстве — перестал их задавать, не настаивал на ответах.

По лесу я шла в легкой панике. Трав я не знала, а знакомые попадались в таком виде, что есть их уже нельзя. Местный щавель, который был нежной и кисловатой травкой, превратился в деревянистые побеги высотой мне до пояса. Более-менее годились в пищу только верхние два листика с побега. Но их было совсем не много. Большинство кустов на макушке имело уже раскрывающиеся соцветия, так что я за час набрала только жалкую горсть. Ягод много, да, но ими слишком-то сыт не будешь. Котелок я насобирала, но жить на одном компоте — грустно. А море с утра было слишком беспокойное, чтобы я рискнула сплавать за ракушками.

— Смотри, Браш, какая красотка тут гуляет!

— Да, Люм, ничего так девка-то!

Я подскочила и обернулась.

Два молодых парня стояли, даже не вынимая луки или ножи.

— Гля-ка, Браш, девка-то с ножичком!

— И не говори! Прям мне чой-та страшно стало!

Они явно насмехались надо мной, но пока подходить не пробовали…

— А я тебе говорил, Браш, что раз раб этот похоронен — значит не ушла она далеко. И пойти могла тока в город.

— Лана-лана, прав ты, чо уж тама…, значит тебе за поимку на двадцать пит больше, всё, как уговаривались… Я, так-та, уговор всегда блюду. Но ведь попользоваться то ей до возвращения можно? И с нее не убудет, и нам приятно!

Он так весело заржал, как будто говорил не о моей жизни, а о веселом анекдоте.

Не знаю, что именно сработало, то ли его тон, то ли их полная уверенность, что я беспомощна…

С совершенно спокойным видом я стала медленно подходить к ним. Они даже не насторожились, им было так весело ощущать мою беспомощность…

Нож я держала так, как прочитала в одном из фантастических романов. Я не один раз вспоминала этот застрявший в памяти кусок и точно знала, что я должна сделать.

«В опущенной руке и лезвием к верху… Бить нужно в туловище, нанося удар снизу…»

Когда до веселой парочки осталось около двух метров, я, с каким-то диким визгом рванула вперед и воткнула нож в живот тому, кто выиграл деньги — он был ближе… И потянула в верх и на себя…

Удар по голове отправил меня, вместе с кипящим в крови адреналином, в долгое беспамятство…

Глава 23

Очнулась я от сильного пинка по ребрам.

Голова раскалывалась, но даже потереть виски я не могла — кисти рук были плотно привязаны к щиколоткам. Рубаху и брюки этот ублюдок на мне разрезал. Между грудей и на животе были длинные, но не глубокие царапины. Он не слишком церемонился…

Судя по солнцу, в обмороке я пробыла не меньше часа. Скорее — больше, тени прилично сместились. Сильно ударил, тварь. Это тот, который Люм. Он вздернул меня за ворот рубахи, и я оказалась скрюченной, но сидящей.