Никто не уйдет живым

Какой-то предмет мебели, возможно, стул, протащили по полу. За этим последовал мягкий стук, как будто со стула упал ребенок или животное. Потом настала тишина.

У Стефани задрожали плечи, словно она по пояс зашла в ледяную воду. У нее не получалось дышать достаточно быстро. В кухне было холоднее, чем всего лишь миг назад. Руки затряслись так, что она выронила свечу. Пламя погасло.

Она положила все, что сжимала в дрожащих руках, на стойку рядом с раковиной. Потом начала извлекать новую спичку.

Еще один стук в соседней комнате. И еще один.

Стефани сглотнула. Чиркнула спичкой о бок коробка. Недостаточно сильно, потому что старалась не шуметь.

Вскоре к ударам добавился шуршащий звук, как будто что-то прижалось к той стороне стены и медленно двигалось. Да, звук был такой, словно человек или крупный зверь припал к полу и постепенно пересекает соседнюю комнату, направляясь к двери в кухню.

Стефани давно не была в туалете. Ее джинсы и белье все еще были влажными после того, как она обмочилась в комнате Маргариты. В паху снова стало горячо, тепло расползлось по внутренней стороне бедер. Когда моча перестала течь, ткань джинсов быстро сделалась холодной, потому что в комнате уже царил мороз.

Стефани снова чиркнула спичкой, но руки ее сделались слишком тяжелыми и неуклюжими для этой задачи, и у нее не получилось даже попасть по коробку. Она захныкала, заставила себя сосредоточиться. Попробовала еще раз. Головка спички вспыхнула. Стефани нашла у своих ног свечу и подожгла фитиль.

Что бы ни находилось по ту сторону стены, оно достигло двери. Из-за нее послышался новый звук, пожалуй, худший из всех. Звук, напомнивший ей хриплое дыхание, проходившее сквозь что-то влажное, как будто кто-то пытался втягивать в себя воздух через прижатую к лицу мокрую тряпку. За этим последовал стон. Не ее собственный, Стефани была слишком перепугана, чтобы издавать какие-то звуки.

Еще один приглушенный стон. И снова сосущий звук. Или это хрип? Что бы там ни находилось, оно издавало звуки больного животного.

Она думала, что у нее остановится сердце. Она хотела, чтобы ее сердце остановилось.

Стефани пересекла кухню так быстро, что не успела понять, как оказалась на другой стороне. Пламя свечи колыхнулось, потом задрожало в ее трясущейся руке, но не погасло. Она навалилась всем своим весом на дерево, чтобы удержать дверь. В другой руке она сжимала нож.

Из глубины комнат первого этажа послышался новый шум, изданный – только это могла предположить Стефани – еще одним посетителем комнаты по ту сторону кухонной стены. Когда вдалеке хлопнула дверь, она подумала, что ее сердце на самом деле перестало биться. А то, что вошло в комнату, немедленно принялось все обшаривать.

Оно обстукивало стены. Гремело мебелью. Шел рьяный обыск, но кто его вел и зачем – она не хотела себе даже представлять, однако вспомнила о своей соседке со второго этажа и ее ночном госте. Да, это был звук обыска, мотивированного злостью и отчаянием, и оба чувства вышли из-под контроля.

То, что прижалось к обратной стороне двери, начало издавать новую последовательность звуков: сквозь хрип пробивались жалкие причитания. Страх.

Стуки и грохот прекратились. А потом у Стефани сложилось впечатление, что второй обитатель квартиры услышал хныканье и немедленно бросился через всю комнату, чтобы остановиться у кухонной двери. Раздался придушенный взвизг, который мог не быть человеческим, а за ним низкое, похожее на свиное, хрюканье агрессора. Хрипы притихли только тогда, когда то, что издавало жалкие звуки, утащили прочь от кухонной двери, вглубь комнаты.

Тишина воцарилась так же, как всегда делала в этом доме: единым мигом после этих вспышек незримой активности существ, которые, похоже, просто исчезли.

От облегчения, что сцена, похоже, завершилась, голова Стефани просветлела достаточно, чтобы вспомнить предыдущую ночь и переменчивое расстояние, с которого слышался голос пожилой женщины. Темная спальня, где ее заперли, казалось, увеличилась под влиянием гостьи, а затем сжалась, когда она ушла. Стефани решила, что если покинет кухню – а в какой-то момент будущего ей придется это сделать, – она должна двигаться, только если все будет тихо, а температура воздуха придет в норму. Лишь тогда, возможно, пространство дома останется узнаваемым, а ее путь через него – логичным.

С силой проведя пальцами по щекам, она снова попыталась вспомнить кошмарные сны, от которых у нее в голове остались лишь фрагменты. Она видела жуткое, бескровное женское лицо, была маленькой девочкой, заблудившейся в кирпичных стенах, была на потолке, еще там были темная комната со свечами, какая-то коробка или ящик, занавески… остальное было мутью, до сих пор отказывавшейся превращаться во что-то содержательное. И все же теперь у Стефани не было сомнений, что дом или то, что в нем обитало, общались с ней во сне на собственном языке: языке ночных кошмаров.

Стефани глубоко вздохнула, закрыла глаза, выкинула из головы все, кроме самых важных практических вопросов.