Никто не узнает…

Мать Ыни не походила на других женщин, бывавших у нас в доме. Она заходила к нам после игры в теннис с раскрасневшимся лицом, в шортах, в футболке с глубоким вырезом, садилась, пила апельсиновый сок, и её ноги, небрежно закинутые одна на другую, выглядели очень соблазнительными, и это меня возбуждало. По сравнению с ней дочь её казалась совсем ребёнком.

По словам матери Ыни, её муж был человеком целеустремлённым и ответственным, следил за собой и заботился о своей семье. После окончания престижного университета, будучи ещё совсем молодым, он устроился на преподавательскую работу в один из университетов Сеула, и в жизни у него всё было гладко. Период ухаживания у родителей Ыни был таким же спокойным и гладким. Они познакомились в университете, а когда он поступил в аспирантуру, то поженились. Почти сразу у них родились дети. Ыни была старшей, её брата звали Чонсу. После смерти дедушки Ыни, который скончался от инфаркта, её отец бросил курить и пить, хоть и увлекался этим изрядно. Мать тогда сказала: «В этой семье все умирают рано». Я запомнил её слова, они меня смущали, и я ждал каких-то неприятных событий. После этого отец Ыни сильно изменился, он купил участок земли, где выращивал овощи без химических удобрений. Его жена частенько приносила нам выращенные им морковь и тыкву. В свободное время он в красном велокостюме катался на горном велосипеде по дорожкам горы Чонбальсан.

Когда Ыни было одиннадцать, вся семья уехала в Филадельфию и прожила в Америке некоторое время. Там её отец был профессором в университете. Возвращаться в Корею Ыни не хотела, и отцу пришлось буквально силой заставить её вернуться с ними, когда работа закончилась. Жизненным кредо отца Ыни было: «Семья всегда должна быть вместе». В то время пошла мода учить детей за границей, но отца Ыни это не волновало. Университет и аспирантуру он закончил в Корее, и Филадельфия была его первой поездкой за границу, но манера говорить у него была чисто американская. Моя мать рассказывала, что он всегда говорит детям: «Это мой дом, а вы мои дети и должны меня во всём слушаться!» — и фальшиво хохотала, поглядывая на моего отца, мол, большей глупости я не слышала. Я уже не помню, зачем мне нужно было позвонить Ыни, в общем, однажды я позвонил ей и испугался. На мой вопрос: «Это квартира Ыни?» — её отец ответил: «Нет, ты не прав, это мой дом, а Ыни моя дочь!» Мне было очень неловко. С улицы наш дом и дом Ыни выглядели очень симпатично, но на самом деле всё было не так просто. В то время, когда люди покупали здесь участки у Корейской земельной корпорации, они рассчитывали построить красивые необычные дома. Им приходилось от многого отказываться и усердно работать в отличие от тех, кто покупал жильё в новых многоквартирных домах в городе. Но, когда строительство было завершено, почему-то оказалось, что все дома похожи. Это были обыкновенные симпатичные домики, какие можно было часто видеть по телевизору. Конечно, я сам не мог знать этого, но говорили, что наш район похож на богатый пригород американского мегаполиса. Белые заборчики из штакетника были такими низкими, что через них могла перепрыгнуть собака, а люди, живущие рядом, могли видеть друг друга и разговаривать, когда возились у себя в садиках. Мужчины с работы возвращались поздно, в выходные валялись на диване с пультом от телевизора и в садах встречались редко. Домохозяйки днём были заняты. Утром, отправив детей в школы, некоторые шли в спортклубы, некоторые в бассейны. После этого встречались с подружками, занимались на каких-нибудь курсах или в благотворительных организациях и возвращались домой к приходу детей или мужей. Отец Ыни вёл образ жизни европейца среднего класса: рано приходил с работы, играл в саду с детьми или катался на велосипеде в своей замечательной каске. Он строго следил за тем, чтобы дети не задерживались в школе, приходили так же рано, как и он, и уделял им много внимания.