Никто не заплачет

— Хорошо, давайте два салата из крабов, два жульена с грибами, кофе-экспрессо, апельсиновый сок… Верочка, я за рулем, мне пить нельзя, а вам не мешало бы сейчас.

— Да, пожалуй.

Антон заказал для нее пятьдесят граммов коньяку. Когда официант ушел. Вера произнесла совсем тихо:

— Мне так не хочется думать о нем плохо. И, в общем, до сегодняшнего утра, не было никаких серьезных оснований.

— Вы стали подозревать его в чем-то только сегодня утром? — быстро спросил Антон.

— Сейчас я понимаю, что раньше. С самого начала. Но смешно ведь подозревать злой умысел только потому, что человек слишком уж хороший. Знаете, есть такая песенка: «Чтоб не пил, не курил и цветы всегда дарил». Не жених, а мечта. И так приятно думать, что ты заслужила, дождалась, ты такая красивая, замечательная, ты достойна, чтобы тебя носили на руках. Очень трудно расставаться с этой иллюзией. Нет, я не думаю, что он убил Стаса. Это бред. Из ревности, что ли? Просто Соня, когда я позвонила домой, сказала одну фразу: не бойся, он за тобой не следит. И я вдруг поняла, что не исключаю такую возможность. Он ведь требовал, чтобы я назначила вам встречу. Вы зачем-то нужны ему. Он сказал, что на встречу мы пойдем вместе. Возможно, ему вообще нужны вы, а не я. Вы и ваши факсы.

— Я должен на него посмотреть, — задумчиво произнес Антон.

— А вы уверены, что он не знает вас в лицо? Ведь имя ему известно.

— Не уверен. Надо что-то придумать… Какой-нибудь маскарад. Вы можете вызвать электрика или сантехника?

— Нет, — Вера усмехнулась, — он сам все починил в доме. Все, до последнего штепселя, исправно.

— Да, действительно, не мужик, а мечта, — улыбнулся Антон, — а вы правда всерьез за него замуж: собрались?

— Да нет, — вздохнула Вера, — не всерьез. Назло своему Зелинскому. Стас полный антипод «мечты», капризный, избалованный, пятнадцать лет мне голову морочил. А я его любила, хотя это совсем нелогично.

— Я должен посмотреть на него, — еще раз медленно произнес Антон, — не нравится мне это…

— Компьютер, — прошептала Вера, — он ничего не понимает в компьютерах.

— Верочка, вы умница. Я приду к вам чинить компьютер.

Официант давно принес жульены и салаты, перед Верой стояла рюмка коньяку.

— Жалко, что я за рулем и мне нельзя пить. Давайте помянем вашего Стаса, сказал Антон, — вы коньяком, я апельсиновым соком.

Они выпили, не чокаясь, помолчали.

— А теперь помянем вашего Дениса, — сказала Вера.

* * *

У Инны Зелинской так болела шея, что она не могла спать. Конечно, дело было не только в ноющей боли, но и в нервном напряжении, в паническом и безнадежном страхе: засудят ни за что, как пить дать засудят.

Папа должен скоро приехать, адвоката нанять хорошего, но, если решили свалить на нее убийство, если им так удобней, никакой адвокат не поможет. Все папины связи далеко, в Кривом Роге, на Украине. Это теперь заграница. В Москве у папы никого нет. А без связей и взятку не дашь…

А может, кто-то подставил Инну, хитро и тонко? Кому это надо было? Разве что самому Стасу, чтобы избавиться от нее. Но это бред. Не мог он самому себе воткнуть нож в спину. А больше некому и незачем ее подставлять. Кто она такая, чтобы идти ради нее на все эти сложности, на убийство?

В последнее время они со Стасом так люто ненавидели друг друга, прямо искры летели. А почему, собственно? Не такой уж у Инны тяжелый характер, и Стас, конечно, не подарочек, но жить можно было. Так чего же не жилось?

Ей было жалко Стаса, но себя было намного жальче. Ему теперь все равно, ему уже не больно. А что ее ждет, даже подумать жутко.

КПЗ — это такая гадость! Но говорят, в зоне еще хуже. Вместе с Инной сидели восемнадцать женщин — воровки, проститутки, бомжихи, цыганки, в общем, всякий сброд, вонючий, приставучий, наглый.

Когда Инна вошла в камеру, такая чистенькая, красивая, ухоженная, они все как с цепи сорвались, стали подкалывать, издеваться. А надзирательница, железная баба, даже не цыкнула на них.

Инна с детства умела за себя постоять, однако с подобной публикой ей еще не приходилось сталкиваться. Она огрызалась, но не слишком агрессивно. Она чувствовала и знала по фильмам: главное не показывать, что боишься, и самой не лезть на рожон. Наверное, Инна правильно себя вела в камере, потому что довольно скоро ее оставили в покое. Привели другую новенькую, и все внимание переключилось на нее. А от Инны отстали.

Ей казалось, что вонь пропитала ее насквозь. Хотелось почистить зубы, голову вымыть, хотелось домой, в чистую ванную. Ночью она представляла себе, как залезает в горячую воду с душистой пеной, потом заворачивается в мягкое махровое полотенце, и тут же думала с отчаянием: засудят, отправят в зону, и не будет горячей ванны с пеной еще много лет. А потом она станет старой, морщинистой, беззубой, и ей вообще ничего не захочется.

Инна уже знала, что на рукояти кухонного ножа обнаружены ее отпечатки. Следователь Гусько с большим удовольствием сообщил об этом. На ее жалобу, что шея болит, и на просьбу о повторном медицинском освидетельствовании он нагло усмехнулся: