Никто не заплачет

— Антоша! — послышался из сада слабый мамин голос. — Подойди ко мне.

Он опустился перед ней на корточки, взял ее руку в ладони. Он боялся, что она опять скажет: «Зачем ты это сделал?..» Ксения Анатольевна долго печально смотрела на сына, потом произнесла:

— Ты бы женился, Антоша, родил бы мне внука, мальчика. Дениской назовем.

— Хорошо, мама, — улыбнулся он.

— У тебя есть кто-нибудь?

— Конечно, есть.

— Ты женись, не выбирай слишком долго.

Это был первый осмысленный разговор за две недели, и Антону стало значительно легче. Он помог тетке посадить картошку в огороде, починил садовый шланг, сделал еще кое-какую работу. Перед отъездом он взял мать за руку, подвел ее к умывальнику во дворе, заставил почистить зубы и умыться, потом сам как следует массажной щеткой расчесал ее густые короткие волосы.

Прощаясь, он сунул тетке в руку сто долларов. Она смутилась.

— Много даешь, Антоша, ты же оставлял два дня назад. Я еще и не потратила на нее ни копейки, не ест ведь ничего.

— Тетя Наташа, я теперь только через неделю приеду. Может, сразу и заберу маму. Если успею разобраться со своими делами. Но приеду в любом случае в следующую субботу. Раньше не получится.

— Ладно, не рвись. Справлюсь я.

Вернувшись, он застал Ольгу у плиты. Она стояла в коротком халате, со странным тюрбаном на голове и помешивала что-то в кастрюльке.

— Лобио решила приготовить, — она подставила щеку для поцелуя, — это целая наука, правильно приготовить лобио. Знаешь, от невымоченной фасоли бывает метеоризм.

— Что? — не понял Антон.

— Ну, газы распирают кишечник. Слушай, ты знаешь, который час? Половина одиннадцатого, между прочим. А ты когда обещал вернуться?

— Прости, я не рассчитал время. — Он еще раз поцеловал ее как можно нежней.

Нельзя, чтобы женщина, у которой живешь, так раздражала. Ну что в Ольге плохого? Ну почему больше трех дней подряд он не может выносить ее присутствие? Свинство это. Она терпит его, все прощает, лобио готовит, фасоль вымачивает, чтобы не было метеоризма. На голове что-то немыслимое накрутила.

— А что у тебя на голове? — спросил он.

— Специальная маска для волос. Я же не знала точно, когда твоя светлость вернется, вот и решила собой заняться, перышки почистить. Красивой хочу быть для тебя, счастье мое, только для тебя.

Она даже не спросила, как мама. Впрочем, почему это должно ее интересовать? С какой стати?

— Ты и так красивая. — Антон взялся за телефон. Мужской голос еще ни разу не ответил по этому номеру. Казалось, в квартире живут только женщины. Пожилая — самая суровая. С ней говорить бесполезно. Молодая — помягче, но тоже, конечно, устала от звонков. Иногда трубку брал ребенок, то ли мальчик, то ли девочка.

Сейчас было занято. Антон подождал немного, опять набрал номер. Детский голосок произнес: «Алло, я слушаю». Если бы знать, как зовут молодую женщину, и позвать ее к телефону… Оставалось молча положить трубку. Не объяснять же все ребенку!

Антон решил, что будет звонить каждое утро и каждый вечер. Не слишком часто, конечно. До тех пор пока трубку не возьмет молодая женщина с грустным голосом. Ему казалось, поговорить лучше именно с ней. Он добьется, чтобы она выслушала его, и расскажет все как есть. Ну что ей стоит поискать бумажку с факсом из Праги? Если, конечно, у них в квартире стоит факс, если Денискино послание попало именно на их факс, если бумажку не потеряли…

— Антон, что за детский сад? Ты набираешь номер и молчишь уже в третий раз. — Ольга усмехнулась и взъерошила ему волосы. — Может, у тебя новая любовь? Ты скажи, я не обижусь.

— Ну что ты, Оль, какая любовь? Там просто то занято, то разъединяется.

— Давай я наберу.

— Не стоит. Наверное, с линией что-то. — Антон отошел от телефона и отправился в ванную.

— Только недолго, — напутствовала его Ольга, — у меня уже все готово, и до ужина я бы хотела помыть голову, ты же не хочешь, чтобы я села за стол в этом тюрбане.

Он ничего не ответил. Ему было все равно, в каком виде она сядет за стол.

* * *

В половине седьмого вечера гравер Пятницкого кладбища Волобуев Вячеслав Иванович, по прозвищу Клятва, трезвый, бодрый, одетый в добротный джинсовый костюм, сел в свою голубую «девятку», выехал из ворот кладбища, вырулил с эстакады в сторону ВДНХ. Покрутившись среди однотипных новостроек за выставочным комплексом, он оставил машину в одном из дворов, прошел пешком несколько кварталов, нырнул в подъезд.

В подъезде был слышен детский плач. Кафельная акустика лестничной площадки делала его особенно громким. Волобуев увидел, как молодая мамаша тщетно пытается втиснуть в лифт большую коляску. Одной рукой она держала младенца в одеяле, другой толкала и дергала ручку коляски. Младенец заливался, коляска застряла между автоматическими дверьми.

— Помогите мне, пожалуйста, — обратилась она к Клятве.

— Да уж придется, — хмыкнул он и взялся за ручку коляски.

Приподняв передние колеса, Волобуев придавил плечом одну из дверей и втолкнул коляску в лифт.

— Ой, спасибо вам огромное, — запричитала молодая мамаша, — это не коляска, это настоящий танк!