Никто нигде

Других сотрудников центра мой подход смущал. Мне говорили, что я все делаю неправильно — мои показатели в работе с клиентами за две недели выше, чем у других социальных работников за целый год! Мало того: они настаивали на том, чтобы я больше общалась с коллегами, в частности, чтобы весь обеденный перерыв проводила в комнате для персонала. Неписанные правила Уилли никогда не уважал — так что через две недели он ушел с этой работы.

Желая заслужить уважение Уилли, Дэвид бросил пить. Уважения не заслужил — однако Уилли преисполнился гордости, ощутив себя успешным социальным работником. Дэвид узнал, что я ухожу. Я попрощалась с ним и дала свой телефон, на случай, если ему захочется со мной поговорить.

Позвонил он очень скоро — и рассказал слезливую историю о том, что его выкинули на улицу и ему негде жить. Уилли — уже не раз подбиравший бездомных созданий, символизирующих для него одинокую и беспомощную Кэрол — немедленно пришел на помощь и предложил Дэвиду поселиться в сарае у нас на заднем дворе, символе тех сараев и гаражей, где искала убежища Кэрол много лет назад.

Дэвид был законченным лгуном. Да, честно говоря, и законченным мерзавцем. Не было такого способа эмоционального шантажа, каким бы он не воспользовался. Уилли умел вести споры на интеллектуальном уровне, но, когда дело доходило до чужих эмоциональных проблем, совершенно терялся. Умелый манипулятор, работающий на уровне эмоций и отношений, мог разбить его бесстрастный объективный подход вдребезги — что и произошло. У Кэрол эмпатии не было, но она, по крайней мере, умела ее изображать. Ее духовная поверхностность и наивность в вопросах человеческих отношений сделали ее идеальной жертвой. Ей предстояло отправиться в ад и оттуда вернуться.

* * *

В каждого из нас встроены два механизма выживания — «сражайся или беги». Уилли стал персонифицированным ответом на мои внешние страхи — ответом по типу «сражайся». Кэрол воплощала в себе ответ по типу «беги»: бегство от страхов, которые я ощущала как исходящие изнутри — от страха перед эмоциями.

Мы с Тимом пытались восстановить отношения — вновь отношения двух невинных детей. Тим очень старался. Но снова, когда уже, казалось, все наладилось — мой страх перед близостью выходил на первый план, и вновь появлялась Кэрол, готовая бежать.

Тим приходил меня навестить. Не в силах демонстрировать свои чувства при постороннем, тем более, при таком лицемере, как Дэвид, я пряталась за Кэрол, а та, как обычно, старалась всех развлечь и развеселить.

Дэвид смеялся. Он видел, как Тим приносит мне на работу цветы. Слышал, как я говорю с ним по телефону. И ждал своего часа, чтобы его уничтожить.

— Кстати, ты в курсе, что мы собираемся пожениться? — поинтересовался он как-то у Тима, словно невзначай.

У Тима отвисла челюсть. Лицо его окаменело. Напряженным голосом он с трудом выдавил:

— Поздравляю.

Я об этом, разумеется, слышала впервые. Мне было ясно, что это игра; но если бы в этот момент я понимала ее сознательную жестокость или могла осознать глубину наших с Тимом чувств друг к другу — схватила бы Тима за руку и бросилась бежать от этого чудовища, умело скрывшегося под маской восторженного поклонника.

Внутри меня все кричало и рвалось к Тиму. Но снаружи на сцене блистала Кэрол — смеялась, говорила какие-то банальности и не желала замечать того, что Дэвид только что холодно и жестоко макнул Тима лицом в грязь. Крик, слезы, отчаяние — ничто из этого не достигало глаз Кэрол, улыбчивых, пустых и мертвых.

* * *

Карен Дэвида сразу раскусила. Пыталась предупредить меня, что это за тип, требовала, чтобы я его выставила. Уилли отчаянно с ней спорил, не желая, чтобы Дэвида выкинули на улицу. Запертый в прошлом, Уилли все еще защищал мысленный образ Кэрол от неприкаянной бродячей жизни, которая со временем привела ее — еще ребенка — к продаже себя равнодушным и жестоким мужчинам в обмен на кров.

У меня были машина, пианино и немного денег. Карен, в ярости из-за моей слепоты, потребовала разделить дом пополам — жить с ней дальше стало невозможно. Она обрекла меня на то, чего я всеми силами старалась избежать. Кэрол снова стала бездомной. Дэвид отнял у меня все, что я с таким трудом себе построила — в том числе и чувство себя.

Мы с Дэвидом поселились в гараже у знакомого — на импровизированном ложе под грязными деревянными балками потолка, под лохмотьями паутины. Кэрол снова оказалась в роли «домашней проститутки». Как всегда, вечная оптимистка перед лицом превратностей судьбы, она старалась превратить все это в веселое приключение. Дэвид насмехался над ее глупостью и диктовал ей, что делать. Кэрол слепо ему повиновалась.

Работать Дэвид не хотел. Считал, что это для него слишком тяжело. Однако ему хотелось путешествовать — за мой счет, на деньги от продажи моих вещей.