Никто нигде

Меня возмущало то, как Тим пел мои песни, но пленила его потрясающая способность играть мою музыку почти так, как звучала она у меня в голове, когда я ее сочиняла. Мысленно я слышала оркестр — и почти оркестровое звучание получалось у Тима.

Я снова начала прятаться от людей. Переехала вместе со своим пианино в однокомнатное бунгало и выходила оттуда лишь для того, чтобы записать на пленку новые песни, которые сочиняла постоянно, неделя за неделей. С каждой новой песней я прокрадывалась к Тиму и показывала ему свое сочинение.

Тим стал моим самым близким другом со времен Триш, с которой я дружила в семь лет. Я стала ночевать у него, на матрасике у его кровати.

Мои отношения с Тимом отличались от отношений с Брюном. Близости с Тимом я не так боялась: он умел приближаться ко мне, не захватывая меня целиком, как Брюн. Рядом с Тимом, чувствуя, что мне невмоготу, я всегда могла ускользнуть в какую-нибудь из своих масок — но могла и чувствовать себя так, словно мне всего три года, и это было нормально. Порой мне казалось, что и ему самому не больше.

Мы с Тимом стали близкими друзьями и вместе переехали в новый дом. Вечерами он из своей комнаты пел мне колыбельные. Я позволила ему расчесывать мне волосы и пригласила его в свой мир.

Тим был из тех людей, что принимают окружающих такими, какие они есть. С психикой у него все было в порядке, но он был застенчив и, как и я, прятал свое истинное лицо за множеством очень убедительных масок. Как и я, он уходил от любого человека, с которым сближался — но я не попала в эту статистику.

Наконец-то у меня — у нас обоих — появился свой дом. Чудесный дом, каждая вещь в котором была особенной. Рай для трехлетних детей. Я по-детски привязалась к Тиму, а он — ко мне. Порой мы разговаривали друг с другом всю ночь напролет.

Мы старались проводить вместе весь день. Так было в выходные — а в будни мы вместе ехали на работу, встречались в обеденный перерыв, звонили друг другу, просто чтобы поздороваться, а дома тот, кто пришел первым, с нетерпением ожидал возвращения другого. Мы стали очень близки — и понимание этого, как всегда, означало начало конца.

Я начала бояться Тима. В глазах его появилась какая-то новая глубина — я начала понимать, что очень много для него значу.

Однажды мы пошли потанцевать. В его обществе я чувствовала себя относительно безопасно, как будто он умел отгонять все, что меня пугало. Но сейчас, когда мы танцевали вместе, я ощутила, как накатываются на меня волны страха. Мне стало жутко. Я вгляделась Тиму в глаза, надеясь там найти исход из этого неизъяснимого страха. Тим наклонился ко мне и сказал вполголоса: если есть какая-то женщина, с которой он хотел бы связать свою жизнь, то это я.

Для меня это было как удар по лицу. Я заледенела, застыла во времени и пространстве. Тело мое продолжало танцевать — но он одним ударом убил то чувство безопасности, которое я обрела с ним. Сомнений не было: Тим стал взрослым.

И вернулась Кэрол — такая же, как прежде: болтливая, пустая, искушенная в поверхностно «взрослых» отношениях. Дом сотрясался от смеха и музыки. Кэрол распевала во все горло — а Донна исчезла. Кэрол разыскала в записной книжке номер Стеллы и пригласила в гости девушку, которая когда-то, в школе, использовала выходки Кэрол для покрытия собственных проделок. Стелла любила ходить по ночным клубам. Кэрол потащила с собой и Тима.

* * *

— Карен! — воскликнула Стелла, проталкиваясь сквозь толпу к цветущей женщине в платье с леопардовым принтом и распахнутой шубе.

— Ты же помнишь Карен? — спросила она. — Помнишь, я тебя с ней познакомила, когда мы были еще маленькими?

— Привет! — сказала Кэрол и села.

Карен говорила только о мужчинах. Философия ее была проста: все мужики козлы, пользуйся ими, пока они не использовали тебя. Я рассказала ей, что, уходя, оставляла мужчинам все, даже многие свои вещи. Она ответила: что ж, пора тебе узнать, что такое настоящая жизнь.

И Карен, и Кэрол обожали сплетничать. Чем ближе подходил разговор к тому, кто, с кем и как, тем оживленнее становилась беседа. Разговор перешел на Тима. А что у тебя с ним? — со значительной миной поинтересовалась Карен, и Кэрол ее не разочаровала. Карен, со свойственной ей решимостью, немедленно изложила Кэрол пошаговый план стратегии, призванной «захомутать твоего мужика» раз и навсегда. Кэрол дала задний ход: она сомневалась в том, что Тиму вообще нужны иные, не платонические отношения, и в свое оправдание сообщила, что, мол, на мужчин насмотрелась уже во всех видах и «не хочет повторять свои ошибки». Карен решила, что за этим кроется неуверенность в себе, и принялась учить Кэрол «подавать правильные сигналы».

* * *

Энтузиазм Кэрол по поводу новой подруги заинтересовал Тима. Он захотел сходить к Карен в гости. Кэрол внесла в это знакомство элемент ответственности. Предполагалось, что она поможет Тиму преодолеть его предполагаемую застенчивость. Это была роковая ошибка — ответственность в число достоинств Кэрол никогда не входила.