Никудышный

Саня в первый раз не понял, отчего все соседи и встречные селяне со смеху покатываются, пока пацаненок Жорка не показал ему, чтобы тот обернулся назад.

Обернулся и увидел весь скотский строй. Самому смешно стало. Развернулся и направился назад, не идти же с такой оравой в магазин. Его гвардия разворачивалась по всем правилам. Задние остановились и ждали пока подойдет их очередь стать в строй. Так и привел он их к дому. Рассерженные на непорядок гуси, гоготали на его экскорт. Плотно закрыл калитку и пошел снова.

Развеселившиеся жители показывали на него пальцами и пересказывали тем, кто не видел интересную картину.

— Вот тебе и Никудышный. В него вся скотина влюблена. Парады устраивает. Можно на Октябрьских праздниках строем выводить, флажки привязать на шею каждому.

Санька слушал насмешки, а в душе умилялся сообразительности его живности. Ему было приятно, что он нужен всем этим хвостато-пернатым друзьям.

Придя домой, накормил, напоил своих подопечных и разговаривал с ними как с людьми. У всех у них были свои клички. Вскоре Шарик мог различать их по званиям. Безошибочно смотрел на ту курицу или поросенка, чье прозвище называл хозяин.

Саньку пристроили работать по вывозу на поля удобрения — навоза из коровника. Иногда заставляли заменить водовоза, загуливающего по неделе, чтобы буренки без воды не остались.

А вскоре и вовсе сделали его скотником на зиму.

И тут случилось чудо. Вечно чумазые, лежащие в навозе буренки за неделю стали чистыми. В коровнике полы были выдраены по частям. Выпускал три — четыре буренки во двор и вымывал их места. Стелил, правда скудно, соломку, боялся до весны не хватит, потом запускал буренок назад, а дальше следующих выводил на прогулку по случаю санитарного дня.

Доярки ахали от удивления. Ко времени дойки вода в баке была подогретой, чтобы вымя коровам не застудить, а полотенца, стали чище, чем дома.

Он брал их с собой домой и кипятил в соде кальцинированной, или мыле. Вскоре к нему стали относиться серьезно. Даже директор Прохватилов явился сам на ферму и был поражен, что к ней можно подойти. А всего-то Санька ровно неделю возил гальку и песок от реки, засыпал дорожку и поставил из прясел ограду, чтоб доярки ноги свои не пачкали.

— Как тебя там по батюшке кличут? — спросил, свысока глядя на скотника, директор совхоза.

— Григорьевичем.

— Александр Григорьевич, — значит. — Отчество как у матери.

— Зовите лучше как звали, Никудышный.

— Ну что ж, тебе виднее, Никудышный.

Собрались доярки, заведующая фермой Феня подошла и все они потребовали выписать парню премию за работу.

— Разберемся, — отмахнулся Прохватилов и уехал на своем газике.

Премию Саньке выписали, целых сто рублей и он купил на них лекарство для Степаниды.

Ее боли становились все невыносимее, она с трудом, переставляя табуретку и держась за нее руками, подтягивала непослушные ноги, чтобы добраться до нужника, а потом и это ей стало не под силу.

Вызванный из района врач увез ее с собой в районную больницу. Теперь все хозяйство было на Сане. Ему нравилось, как встречали утром выход кормильца животные. Их приветствия были громкими. Пронзительнее всех орал Хрюк. Зато, получив по своим кормушкам, сваренное с вечера каждому свое питание, уминали молча, только чавканье стояло в хлеву и кукаренье, означающее — спасибо, в курятнике.

В деревне было мало молодежи, все подались в город, кто на учебу, кто на работу. Сверстников Сани вообще не было. Школа здесь была неполная средняя и доучиваться детям приходилось в районе. Зато вдовушек здесь хватало. Женское население преобладало над мужским. Особой скромностью, оставшиеся молодайки в селе, не отличались.

Летом сюда наезжали на выходные городские к реке, изобилующей рыбой.

Был еще пруд, с печальными ивами, светлый лес с грибами и ягодами, поляны солнечные, усыпанные цветами и земляникой возле раскорчевки, пней оставшихся от вырубленных деревьев.

Парное молоко, свежие овощи, чистая вода привлекали туристов на пару дней, а некоторые в отпуск приезжали каждое лето. Тут тебе и отдых приличный и карману не в тягость. Увозили с собой заготовки солений и варений разных. Стояли на квартирах у стариков и молодаек, тех, у кого позволяло жилье.

С наступлением зимы на Саньку началась охота вдов. Сначала к нему пристала Феня, заведующая фермой, женщина лет двадцати пяти, старше Сани, но не желающая этого знать.

Как-то вечером, когда Саня приготовился ложиться спать, кто-то постучал в окно. Он открыл занавеску и в лунном свете увидел лицо Фени, прильнувшее к стеклу.

— Выдь, на минуту, что-то сказать тебе надо, — услышал он сквозь стекло.

Сунув ноги в растоптанные тапочки, он открыл дверь и впустил гостью.

— Не поздновато? — спросил хозяин.

— В самый раз, — ответила она, входя в комнату.

Оглядевшись по сторонам, удивленно отметила:

— Да у тебя как у хорошей хозяйки все прибрано.

Саня промолчал. Он стоял, скрестив руки, в ожидании объяснений о причине столь неожиданного визита.

— Удивляешься, что пришла?

— Да.

— «Если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе», — слыхал про такое. — Или к тебе вообще никто не заходит.