Нил Сорский

Еще раз, в 1503 году, старцу Нилу пришлось прервать свое скитское уединение. Великий князь Иван III вновь повелел ему прийти в Москву на церковный Собор. Старцу тогда было уже семьдесят лет.

На Соборе присутствовали: сам великий князь, его сыновья Василий, Дмитрий и Георгий, митрополит Симон, архиепископ Новгородский Геннадий, епископ Суздальский Нифонт, епископ Тверской Вассиан (Оболенский) и другие епископы, игумены важнейших русских монастырей, священники, а также представители великокняжеской администрации — введенные дьяки (великие или большие дьяки, входили в состав Боярской думы). Прежде всего, Собор решил ряд важных дисциплинарных вопросов: он запретил проживать в одном монастыре монахам и монахиням. Вдовые (овдовевшие) попы и диаконы не должны были впредь совершать литургию: они могли либо постричься в монахи, либо остаться в клире и получать четверть прежнего содержания[509]. Кроме того, Собор запретил епископам собирать «мзду за поставление» священников (ставленнические пошлины)

[510] и обратил внимание на факты недостойного поведения мирян и священников во время богослужения.

Когда были приняты эти решения, великий князь поставил новый вопрос: можно ли митрополиту, владыкам и монастырям владеть селами? Иван III предлагал изменить сложившуюся традицию: «…у митрополита и у всех владык и у всех манастырей села поимати и вся к своим соединити»[511]. Взамен сел предполагалось выдавать обителям ежегодный оброк деньгами из своей казны и хлебом из княжеских житниц.

Однако соборное большинство оказало сильное сопротивление. Митрополит Симон, архиепископ Новгородский Геннадий, троицкий игумен Серапион возражали великому князю. Они подготовили «Соборный ответ», в котором представили правила Вселенских соборов, факты из древних житий, ссылки на церковные уставы русских князей Владимира Святого и Ярослава Мудрого и другие аргументы в защиту церковных имений. Митрополичий дьяк Леваш Коншин зачитал великому князю «Соборный ответ», но тот отверг все представленные аргументы. Тогда во дворец пришел сам митрополит Симон «со всем освященным собором». Однако этот доклад не убедил самодержца. «Соборный ответ» был переделан в третий раз и вновь представлен на высочайшее рассмотрение.

Нил Сорский и старец Спасо-Каменного монастыря Денис находились в числе тех немногих участников Собора, кто поддержал великого князя. Как рассказывает наиболее достоверный источник по истории Собора — «Слово иное», написанное, вероятно, его участником, старец Нил на Соборе сказал: «Не достоит чернцем (монахам. — Е. Р.) сел имети»[512]. Монашеское отречение от мира нельзя считать истинным, если иноки занимаются приобретением сел и судятся из-за них с мирянами. Выступая против монашеских стяжаний, старец не стремился угодить великому князю, он надеялся исправить жизнь русских обителей.

Есть свидетельства, что на Соборе присутствовал и преподобный Иосиф Волоцкий. Когда разгорелись споры, великий князь послал за ним. Волоцкий игумен вступился за монастырские имения: если у монастырей сел не будет, они обеднеют и оскудеют и уже не смогут оказывать милосердия убогим. К тому же монахи постоянно трудятся, работают в хлебнях, поварнях и в других монастырских службах, поэтому они едят свой хлеб не даром, а от трудов рук своих, говорил преподобный Иосиф.

Старец Нил был далек от упреков, его заботила другая сторона монашеского владения селами. Речь Нила на Соборе можно продолжить словами его сочинений. Многие имения привязывают душу к миру, делают невозможной борьбу с помыслами, становятся поводом к раздорам и спорам, развивают страсти сребролюбия, гордости, тще-славия. Как малый волосок, попав в глаз, мешает ему, так и житейские попечения разрушают безмолвие, а между тем все внимание монаха должно быть сосредоточено на внутреннем делании.

Никого не укоряя и не обижая, Нил Сорский всегда оставался требовательным и точным в исполнении слов Божественных писаний. «Да отступим мятежей и споров неполезных и прочего неугодного Богу, и будем выполнять заповеди Его, приобретая необходимое от трудов рук своих», — убеждал он монашескую братию[513]

.

Великий князь был настроен решительно. Перед началом соборных заседаний он затребовал у троицкого игумена Серапиона грамоты на монастырские села. Игумен с достоинством возразил: «Аз убо приидох к Живоначальней Троицы в Сергиев манастырь — сел манастырю не вдах, един у себя имея посох и мантию»[514]. Вынужденный все-таки выполнить княжеское повеление, Серапион превратил его в акцию протеста. Он повелел явиться с грамотами самым старым монахам Троице-Сергиева монастыря, тем, «которые ис келей не исходят». В Москву потянулась выразительная процессия: столетние старцы ехал на возках, некоторых несли на носилках.

Но в самый разгар противостояния произошло непредвиденное: 28 июля у великого князя «отняло руку и ногу и глаз»[515]. Видимо, с ним случился инсульт. «Болезнь была внезапной (о чем свидетельствует точная дата) и очень серьезной (иначе о ней бы не написал летописец)»[516].