Нина Горланова в Журнальном зале 2001-2003

Прощай, сказала я своей тяпке. Нужно вернуться домой! Закончу школу и поступлю в политехнический. Меня же кровно интересовало электричество. Почему электроны бегут по проводнику и не кончаются? К тому же я не раз побеждала на районных олимпиадах по математике, даже ездила на областную — в Пермь, однако там не победила. Но поступить-то смогу, может быть? Буду жить в городе. Город казался таким одухотворенным. Я предполагала, будто его жители утро начинают чтением стихов Блока, а вечером идут в театр на “Три сестры”…

Мою поэму в “Юности”, конечно, не опубликовали. Я получила через полгода письмо из редакции: советовали читать Евтушенко и Вознесенского. Да… Савельева мне не пример, думала я, ее взяли с улицы на роль Наташи Ростовой, потому что она в самом деле — талант, а я — нет. И Золушка тут ни при чем, зря я возмечтала в принцессы литературные попасть! Золушке помогла волшебница (а я Музу назначила на роль такой волшебницы), но она лишь одела замарашку в прекрасный наряд, но та ПО-НАСТОЯЩЕМУ стала хорошей женой принцу. А я не являюсь настоящей поэтессой…

Зато в Крыму я усвоила вот что: свобода зависит от меня! Она не валяется где-то готовая — для меня. Ее нельзя найти или получить в подарок. Свободе нужно учиться. В политехнический, в политехнический! Но там надо чертить! Нет, это не мое… Может, на исторический? Меня кровно волновало, как это — на месте, где жили люди, ведут археологи раскопки, почему оно заросло землей, если люди все еще тут живут. Как под ними оказался слой прошлых веков? Но раскопки — это лопата, земля, а я уже с тяпкой поработала и поняла, что сил у меня маловато… Все-таки на филологический! А пока смиренно копаю картошку. Смирение тем и отличается от терпения, что терпишь вынужденно, а смиряешься — осознанно. Твой личный выбор.

Нас в одиннадцатом классе разделили на два потока: девочек учили на краснодеревщиков, мальчиков — на электриков. Это называлось у нас: гроботесы и столбогрызы. Такое было причудливое тогда образование в школе. Я же никогда не могла сделать простую табуретку: одна нога всегда длиннее. Если подпилю, то она оказывается всех короче. И так выравниваю — выравниваю, пока табуретка не становится карликовой. Но утешало одно — на филфаке не делают никаких табуреток.

Снова солнца луч на свете!

Дома меня уже понимают — впервые мне разрешено читать по вечерам, в детской — при настольной лампе. От нее в дырки проходит свет и ложится на потолке в виде крыльев огромного ангела. Под этими крыльями лица спящих братьев кажутся таинственными, от них идет энергия, которая подзаряжает меня.

Бабушку Анну парализовало, и моя мамочка отогревает ее своим телом! Любит свекровь. Буквально каждую ночь ложится с нею в одну постель. И отогрела! Бабушка еще год ходила, многое делала по хозяйству. Посуду мне мыть вообще не давала в это время: “Иди, учи уроки — ты еще намоешься этой посуды, ох, намоешься”.

Наступает шестьдесят пятый год. Все — атеисты. И вот я — комсомолка — даю обет (тайно от всех): если поступлю в университет, то поставлю в церкви СВЕЧУ!

Почувствовала, что своих силенок не хватит — прибегла к просьбе о помощи СВЫШЕ. И бешено занимаюсь: встаю в пять утра, конспектирую. Что? Все, что под руку попадет. Почему-то — “Письма без адреса” Плеханова… Вечером, после уроков, бегу еще в вечернюю школу. Там появился новый учитель литературы из Москвы:

— Анегин не кАварен, он честно говорит Татьяне, что будет плохим мужем…

Я хватала, глотала любые книги о писателях. Но Сарс, как Марс: нельзя достать ничего из новинок. Вдруг — о, счастье! — завуч наша Евгения Семеновна Сержантова сама предлагает заходить вечерами — на консультации. Она выписывала много журналов, хотела дать представление о новом. И все — совершенно бескорыстно! Низким грудным голосом диктовала:

— Аллен Роб-Грийе — антигуманист…

Мы засиживались допоздна. Я недосыпала. Но главное: поступить, прорваться к свободе!

Однако при всем страстном желании попасть на филфак я все-таки оказалась… ну совсем дитя! Устный экзамен принимал Соломон Юрьевич Адливанкин. Во-первых, он поразил меня тем, что спросил у нас разрешения снять пиджак. Я, конечно, читала, что бывают такие мужчины, но думала, что после революции… мне уже никогда не встретятся. К тому же Соломон Юрьевич внешне неизъяснимой красоты! Он спросил, по каким признакам я определила, что глаголы ШЕЛ и НЕС — прошедшего времени. Отвечают на вопрос ЧТО ДЕЛАЛ, да, а еще почему? Верно, суффикс Л в ШЕЛ, а в НЕС нет этого суффикса…

На этом месте я встала и пошла из аудитории!

— Вы куда?

— Так я ведь не знаю…

— А вы и не должны этого знать. НЕСЛ — удобно произносить? Вот Л и отпала. Я просто хотел сказать, что все эти интересные вещи вы узнаете из моего курса по истории языка. Ставлю “пятерку”.

Радость моя омрачена тем, что подруги не поступили. И я рыдала в два ручья у дяди Тимофея, друга моих родителей:

— Аристотель говорил, что дружба — это одна душа в двух телах, а я теряю сразу четыре пятых души: Веру, Соню, Любу и Вику.