Ниоткуда с любовью

- Полина, — проговорила она немного разочарованно. Но вот Штроц всмотрелся внимательнее, пожимая своей сухой ладонью ее пальцы, и на лице промелькнуло узнавание.

— Полина? — медленно повторил он и ахнул. — Полина Орешина!

- Здравствуйте, Альберт Александрович! — Полина улыбнулась широко и впервые за долгое время искренне. От сердца ее отлегло. Но, впрочем, ничего еще не было закончено — не зря же позади сидели студенты Игоря Борисовича.

- Вы знакомы? — приятно удивился режиссер. Среди студентов прошел легкий ропот. Но через пару секунд волнение усилилось — не обращая ни на кого внимания, Полина и Штроц по-родственному расцеловались и обнялись.

- Поверить не могу, — проговорил Штроц. — Вы и здесь!

Актеры вокруг, пожалуй, тоже не могли поверить: всегда крайне сдержанный, можно даже сказать, тщательно дозировавший свои чувства, Штроц радовался как ребенок. Такое, конечно, случалось с ним — уж его актеры знали это, но так редко, что нужен был очень серьезный повод.

Альберт Александрович Штроц всегда был таким. В работе и в жизни. Большинство людей, знакомых с ним лишь поверхностно, видели в нем всегда умного, но скрытного, даже замкнутого человека. Люди, знающие его поближе, прекрасно осознавали, сколько эмоций и страстей таит в себе душа режиссера, но вряд ли могли бы похвастаться, что часто наблюдали их. Даже когда не удавалась какая-то сцена, или все шло наперекосяк, он редко повышал голос и срывался. Так же редко он показывал, что горд и доволен успешно проделанной работой. Он мог сказать пару скупых слов и улыбнуться своей коронной детской улыбкой, но почти сразу же прятал ее, словно испугавшись быть застигнутым врасплох.

Он не подкупал и не желал разбогатеть и прославиться, у него не было друзей среди политиков и бизнесменов, чье положение было шатким и менялось чаще, чем погода за окном. Но у него была возможность всегда оставаться собой, не меняя принципов, потому что с точки зрения реальной жизни театр мало кто воспринимал всерьез. А между тем, о Штроце писали, о нем говорили, к нему пытались подобраться, его уважали, его приглашали за границу, его награждали и его любили. И после стольких лет, совершив множество ошибок на творческом пути, побывав в самых разных ситуациях, он научился контролировать свою личную жизнь и свои личные эмоции от вторжения других, потому что большинство людей никогда не бывали искренни, даже в его окружении, и однажды все могло повернуться вспять, и его жизнь могла быть использована только против него.

- Вы знаете, — Штроц повернулся к изумленной публике. — Полина была одной из лучших моих учениц в театральной школе при Драмтеатре! В свои четырнадцать она играла лучше, чем многие ребята старше. Я удивлен, кстати, что ты не стала поступать в театральный…

- Да, почти очень многие наши поступали и поступили, но… у меня как-то все перегорело, — чувствуя, как пылают щеки, проговорила Полина.

- Нет, ну нет, я так это не оставлю! — громогласно заявил режиссер. — А ну-ка, на сцену!

— Что? — вмиг изменилась в лице Полина. — Куда?

— Вообще-то я у вас интервью брать пришла, — попыталась она возразить.

— Это успеется, я еще три дня здесь пробуду.

- Но я не готова! И вообще, — с нажимом сказала она, — вы ставите меня в неудобное положение перед вашими ребятами.

- Чушь! — выкрикнул Штроц, но его перебил Игорь Борисыч:

- Правда, Альберт, отстань от девочки. Давай я тебя лучше познакомлю со своими студентами, — с любовью произнес он, а Полина только дух перевела от облегчения. Повспоминать старые времена — это одно дело, но демонстрировать его суперталантливым актерам и местным снобам свои нераскрывшиеся детские таланты — это совсем другое. И крайне унизительно, зная, как местные снобы к ней относятся.

Она перевела взгляд на студентов и неожиданно наткнулась на взгляд Родиона, немного снисходительный.

- Я знал, что ты этого не сделаешь, — проговорил он вполголоса, когда среди студентов Игоря Борисовича началась суматоха, и они придвинулись ближе к Штроцу. — Знал, что испугаешься.

Она покачала головой.

- Я не собиралась тебе ничего доказывать.

- Иногда это бывает полезно.

Ничего другого от Родиона она и не ждала, но тут взгляд ее упал на здоровающегося с каждым из студентов Штроца, и она поняла, что расплата непременно придет, и очень скоро, а справедливость непременно будет восстановлена.

Кажется, Расков это тоже понял, вмиг оценив подступ режиссера. Полина откровенно наслаждалась ситуацией, улыбаясь, а Родион тихо ее ненавидел.

Пожалуй, стоит остаться здесь еще подольше, подумала она, спокойно садясь в кресло. В конце концов, с этим залом ее связывает слишком много, и она вполне имеет право здесь находиться, несмотря на то, что о ней кто-то там может думать.

А если и придется гореть в аду, то, по крайней мере, не в одиночестве.

Она рано радовалась.

* * *

Дело — дрянь.