Нищебродский

На ночь заперлись в спальнях, хотя, кроме нас, в гостинице никого быть не могло. Но замки щелкнули и у Вадима, и у Дмитрия Степаныча с его любимым Кантом. Сашка, я уверен, тоже закрылась у себя на третьем этаже, и мне подумалось, как ей страшно одной. Пошел дождь, и тяжелые капли ударялись в оконные стекла. Солнце до сих пор отдыхало за горизонтом в больнице для светил, а часы на стене громко тикали – какофония противных звуков забивалась в ноздри, и приходилось ею дышать.

Звонок в дверь перебил все звуки, и Нищебродский позвал через пару минут: «Александр! Это вас».

Я сунул ноги в тапочки, затушил сигарету и спустился по лестнице.

– Тут вас требуют, – повторил Мотя.

– Распишитесь, пожалуйста, – мужик в фуражке сунул мне ручку. – Вот тут, – ткнул грязноватым пальцем в строчку.

– За что?

– Мы вам доставили, а вы распишитесь и забирайте. Неча тут лишние вопросы задавать.

Опешив, я поставил закорючку и огляделся в поисках посылки.

– Заноси, – велел мужик в темноту. Две пары ботинок оставили цепочки следов на ковровой дорожке, и в холле появились два больших узких ящика метра по два каждый.

– Что это?

– Это у нас автобусы такие новые, с автостанции отправлены, – харкнул мужик и, не попрощавшись, удалился.

Угу. Учитывая, что автостанция закрылась три года назад, очень остроумно. Теперь там пивная, а в ящиках, наверное, пиво. Если это Лёня с Васей так шутят, я заставлю их пить это пойло, пока из ушей не польется.

– Моть, открой сам, а, и в холодильник поставь.

А с Лёней и Васей я утром разберусь, когда вернутся.

Они не вернулись и утром. Наверное, вечером пришлют уже виски. Или водку.

Я курил в гостиной и дочитывал детектив, когда спустился Дмитрий Степаныч.

– Что думаешь, Дим? – я впервые за долгое время назвал его просто по имени.

– Жрать хочется.

Жрать хотелось очень сильно, так, что желудок подвело. Мы поняли друг друга без слов и, не сговариваясь, направились на кухню.

На кухне стояли два холодильника, высокие, под потолок.

– Воруете?!

За эти дни я научился подпрыгивать так высоко, как никогда не прыгал даже в армии.

– Вадик, еще раз так пошутишь – яйца оторву.

Вадик яйцами дорожил и пообещал больше так не делать. Тем более что жрать он хотел не меньше. Воображение рисовало полки, забитые копченостями, сырами, фруктами и бутылками. Воображение представить себе не могло, что мы найдем в морозильных камерах на самом деле.

Увидев белые лица, оттенком сравнявшиеся с дверцей холодильника, я не сразу понял, что произошло. Вадик, взвизгнув как баба, сполз на пол и закрыл рот ладонью. Дмитрий Степаныч вцепился в мою руку, впился ногтями, а я не чувствовал боли, и пальцы мои онемели, ноги стали ватными, с трудом добравшись до стула, я рухнул на него и что было сил закричал:

– Нищебродски-и-ий! Нищебродский!

– Да? Что случилось?! – отозвался тот, врываясь на кухню.

– Что это, Мотя? Что это? – спрашивал я, тыча пальцем в холодильники. – Как это зачем почему кто…

– Так вы ж сами велели в холодильники засунуть. Понятное дело, что нельзя в тепле держать, ну я и постарался, чуть позвоночник не сорвал, – жалобно протянул Нищебродский.

– Ты хочешь сказать, что в ящиках были… были… Лёня с Васей? Из пивной? В ящиках? В ящиках? – я не узнал свой голос. Скорее, визжала баба Клава из пятого подъезда, которая не упускала возможности облаять каждого прохожего.

Мне казалось, что пол под ногами обратился рыхлым льдом, и я проваливался сквозь него. Тишина противной домомучительницей из мультика подметала кухню и, остановившись возле нас, потребовала немедленно свалить отсюда.

– Ну да, мужик сказал, что они напились в пивнушке и подрались с кем-то. А в этом городишке чужаков не любят, вот и досталось им.

– И что же… что дальше… это так и оставят безнаказанным?

– Да вы все с ума посходили-и-и, – Вадик зажмурился и засмеялся, мотая головой. – Сначала Сраный Отель, потом таксисты-дебилы, затем комнаты с крысами, а теперь… теперь еще и… – он тихо хихикнул и ударился затылком о стену.

И словно эхом от удара по верхним этажам разнесся девичий крик.

– Сашка, – выдохнул я и, разом забыв про онемевшие ноги, бросился бежать. Дмитрий Степаныч не отставал.

Сашка вжалась в стену прямо напротив огромного зеркала. Она ревела белугой, зажав рот ладонями, и с ужасом смотрела на свое отражение.

– Саша? Саша, – позвал я ее, но ответа не получил. Пришлось медленно подойти и взять за руку. – Саша, почему ты кричала?

– Зеркало.

Я с опаской развернулся. Естественно, в огромном зеркале во всю стену, о котором так пеклась Сашка, сейчас отразимся мы с ней – перепуганные и лохматые. Больше там никого нет, да и быть не может. А все сказки о добрых приведениях и злых домомучительницах – всего лишь выдумки. Ладно Сашка, ей и привидеться могло, но я-то взрослый мужик и точно знаю, что любое видение – это особое преломление света.

Обширное преломление, как обширный инфаркт.

В зеркале я действительно увидел лишь нас двоих, и никаких там безглазых физиономий, которые успел навоображать.

– Ну и чего? – в тот момент я смахивал на психиатра. – Не красавцы, конечно, но если причешемся…