Ниточка памяти

— Лиджен, я не изверг. Но если необходимо, я выбью из вас то, что мне нужно, в прямом смысле этого слова.

— Вы? — Я улыбнулся. — Вы, наверное, хотите сказать, что для этой грязной работы пригоните сюда толпу хулиганов — настоящих негодяев. Видите ли, я знаю то, что хотят знать ваши политиканы — и это единственное мое преступление. А вы, — и вам это известно не хуже, чем мне, — готовы лгать, мошенничать, красть, пытать и убивать, лишь бы заполучить эту информацию. Давайте не будем водить друг друга за нос. Я прекрасно знаю, что вы за человек, мистер генерал.

Смейл побледнел.

— Я могу причинить вам невыносимые страдания, вы, наглый подонок, — заскрежетал он зубами. — До сих пор я воздерживался от этого. Я — солдат и выполняю свой долг. Я готов отдать свою жизнь и, при необходимости, даже честь. Более того, я готов перевернуть ваше мнение обо мне ради того, чтобы добыть для моего правительства те сведения, которые вы утаиваете.

— Отпустите меня на свободу и попросите по-человечески. Насколько я знаю, мне нечего рассказать вам, что было бы важным в военном отношении. И если со мной будут обращаться как со свободным гражданином, я, возможно, позволю вам судить об этом самим.

— Говорите сейчас, тогда мы вас отпустим.

— Хорошо, — сказал я. — Я изобрел гибрид ракетного корабля и машины времени, на котором облетел всю солнечную систему и совершил несколько небольших путешествий в прошлое. А в свободное от таких занятий время я изобретал все эти хитрые штуковины. Я собираюсь их запатентовать, поэтому, естественно, не намерен выдавать какие-либо секреты. Я могу идти?

Смейл поднялся на ноги:

— До тех пор, пока мы не организуем вам безопасную транспортировку, вы будете оставаться здесь в комнате. Она находится на 63-м этаже небоскреба "Йордано". Окна сделаны из небьющегося стекла, — на случай, если вы задумаете осуществить самоубийство. У вас отобрали все потенциально опасные предметы, хотя, конечно, вы еще можете проглотить собственный язык и задохнуться. Дверь — усиленной конструкции и с надежными запорами.

— Я забыл сообщить вам, что отослал своему другу письмо, в котором рассказал о вас все. Так что в любую минуту здесь может появиться шериф со своей командой и…

— Никакого письма вы не отправляли, — оборвал меня Смейл. — К вашему сожалению, мы посчитали нецелесообразным оставлять в этой комнате мебель, чтобы вы, по глупости, не разобрали ее и не использовали в качестве оружия, Комната, конечно, не очень веселая для того, чтобы провести в ней остаток жизни, но пока вы не согласитесь на сотрудничество с нами, она будет ограничивать ваш мир.

Я только промолчал в ответ и, сидя на полу, проводил его глазами до двери. Снаружи я мельком заметил двух человек в форме. Я не сомневался, что они будут по очереди следить за мной через глазок. Итак, я, мог наслаждаться уединением, но под надзором. Интересно, удалось ли Маргарете отправить цилиндр по почте?

Я растянулся на полу, который был покрыт великолепным толстым ковром, вероятно, для того, чтобы я не вышиб себе мозги. Мне чертовски хотелось спать, ведь допрос в бессознательном состоянии вряд ли можно считать хорошим отдыхом. Несмотря на заявление Смейла, я не испытывал особого беспокойства: они не могут заточить меня здесь навсегда. Не исключено, что Маргарете удалось уйти от них и рассказать все какому-нибудь репортеру. Ведь не могла же подобная история навсегда остаться тайной. Или могла?..

Мне вспомнились слова Смейла о том, что под наркотиками я говорил на непонятном языке. Что-то здесь не так…

И тут до меня дошло: с помощью своих наркотиков они, должно быть, добрались до того уровня памяти, где хранились общие валлонианские знания, и забросали вопросами ту область моего сознания, совсем не английского. Я улыбнулся… а потом расхохотался. Удача меня все еще не покинула.

Окно состояло из двух стекол в алюминиевой раме с герметизирующей полоской пластика. Воздух из промежутка между стеклами был выкачан, что создавало изолирующий барьер для солнечного тепла. Я провел пальцем: дюраль — надежный и прочный материал. Если бы у меня было что-нибудь твердое, мне, возможно, удалось бы отогнуть край рамы настолько, чтобы добраться до кромки закаленного стекла и ударить по этому традиционно слабому для него месту… если бы, конечно, было чем ударить.

Смейл хорошо постарался, избавляя комнату и меня от всего, что ему не нравилось. На мне оставались лишь рубашка, брюки и туфли, но не было ни галстука, ни ремня. Мне также оставили мой бумажник, пустой, конечно, пачку с двумя помятыми сигаретами и коробок спичек. Но Смейл явно проиграл: я еще мог поджечь себе волосы и сгореть дотла, мог затолкать в горло носок и задохнуться или повеситься на шнурке от ботинка. Правда, делать этого я не собирался.