Ниточка памяти

Я вцепился в стену, глубоко дыша и благодаря в душе архитектора, который решил подчеркнуть горизонтальные элементы фасада и заключил ряды окон в обрамление из горизонтальных выступов дюймов двенадцать шириной. Главное, чтобы эти ребята в комнате сосредоточили свое внимание на улице внизу и дали мне время добраться до крыши…

Я поднял голову, чтобы взглянуть, сколько мне предстоит еще преодолеть — и судорожно уцепился за выступ, когда все здание, как мне показалось, качнулось, опрокидывая меня назад…

Холодный пот заливал мне глаза. Я вцепился в камень, так, что затрещали суставы пальцев. Прислонившись щекой к грубой штукатурке, я слушал, как гулко стучало мое сердце. Адреналин и радужные надежды загнали меня сюда… и, улетучившись, оставили это хрупкое земное существо вцепившимся в бездушную поверхность небоскреба, подобно мухе на потолке. Между мною и этим неподатливым бетоном не было ничего, кроме напряжения слабеющих пальцев моих рук и ног. Я попытался позвать криками на помощь, но слова застряли в пересохшей глотке. Я боялся глубоко вздохнуть. Мышцы мои окаменели, и я повис негнущейся доской, не смея повести даже глазами из страха сорваться вниз. Я зажмурился и, чувствуя, как немеют руки, попытался снова закричать. Но из горла вылетел лишь едва слышный хрип.

Минуту назад я опасался как бы они не посмотрели вверх и не увидели меня. А теперь я больше всего боялся, что они этого не сделают.

Конец неотвратимо приближался. Я и раньше бывал достаточно близок к смерти, но не настолько. Мои пальцы выдержат это напряжение еще минуту, может — две. Потом они разожмутся, и мое тело в течение нескольких бесконечных секунд будет рассекать воздух, пока не ударится о…

Несмотря на то, что меня всегда распирало от великих идей, в общей картине мира я оказался не более чем мошкой на ветровом стекле. Я думал, что кое-чему научился, кое в чем превзошел других, что я научился достаточно искусно играть в эту бессмысленную игру, которая называется жизнь. Но все мои изысканные философские теории рассеялись, как дым, когда они столкнулись с неумолимой силой слепого инстинкта. Мой сознательный разум имел коэффициент интеллектуальности равный 148, но идиотское подсознание, которое сейчас парализовало меня, так, видно, ничему и не научилось с тех самых пор, как первый его обладатель, забравшись на вершину дерева, спасся от бури и стал моим предком… Я услышал какой-то звук и понял, что плачу. Итак, я оказался слабакам, вырванным из своей стихии и жалобно молящим о пощаде.

И тут что-то внутри меня начало роптать. Во мне вспыхнула искра непокорности, которая стала разгораться все больше и больше. Ну, умру… Это только разрешит множество проблем. И если мне все-таки суждено умереть, то, по крайней мере, я умру при попытке что-то сделать.

Мой рассудок начал возвращаться и брать контроль над телом, которое уже теряло свои последние силы в попытке поддержать сомнительную иллюзию безопасности, подавляя одновременно все другие чувства и парализуя дух. Я больше не хотел подчиняться его тирании. Мне нужны были хладнокровие, твердая рука и не обремененное ничем чувство равновесия, и если это идиотское тело не будет сотрудничать, разум может просто взять его за шиворот и заставить. Тридцать с лишним лет я кормил эту кучу костей и мяса. Теперь она должна делать то, что я скажу. Прежде всего ослабь хватку…

Да-да, разогни пальцы! Даже если это и убьет тебя! Конечно, можно сорваться, и при такой высоте на земле останутся лишь брызги. А что, этот паршивый кусок мяса собирается жить вечно? Тогда у меня дня него есть новость: в любом случае ему остается не так уж много времени.

Я уже стоял более расслабленно, положив ладони на стену и переместив основную тяжесть тела на ноги. Подо мной был надежный, прочный бордюр почти с фут шириной. Сейчас я вытяну руки вверх, найду за что уцепиться и начну поочередно карабкаться ногами. И если я поскользнусь, то, во всяком случае, сделаю это по-своему.

Я отпустил руки — здание покачнулось. Ну и черт с ним…

Я нащупал следующий выступ, ухватился за него, подтянулся, нашел упор для большого пальца ноги.

Можно считать, что я мертв. До крыши было еще очень далеко. К тому же перед ней шел вычурный карниз, через который мне в жизни не перебраться. Но все-таки до того, как я отправлюсь в долгое пике, я докажу этому старому хрычу — инстинкту, что не так уж он всесилен, как мнил о себе…

Я повис на руках под самым карнизом, чтобы перевести дыхание, и услышал возгласы и крики, доносившиеся из окна далеко внизу. Из него в поисках меня высунулись две головы, но там, куда я залез было уже темно, к тому же основное их внимание было направлено вниз, на улицу, где толпа с фонарями искала то, что должно было от меня остаться. Очень скоро они сообразят в чем дело — нужно пошевеливаться.