У Клайва был наставник — некий Грайндли из колледжа Тела Христова, — рекомендованный нами и не слишком утруждавший юного джентльмена. А того, положительно, занимало одно рисование. Он рисовал собак, лошадей, слуг, начиная с подслеповатого рассыльного и кончая розовощекой девицей, племянницей миссис Кин, которую эта добродетельная экономка всегда старалась побыстрее вызвать из его комнаты; рисовал своего батюшку в самых различных видах — спящим, гуляющим или в седле, а также маленького весельчака Бинни, то примостившим на стуле свои пухлые ножки, то скачущим на низкорослой резвой лошадке. Вот бы кому иллюстрировать нашу повесть, да только он забросил графику нынче. С юным Ридли он встречался теперь ежедневно; покончив утром с Грайндли, классическими языками и математикой и совершив верховую прогулку с отцом, Клайв неизменно отправлялся в школу живописи Гэндиша, где Ридли успевал уже порядком потрудиться к тому времени, когда его юный друг и покровитель, оставив книги, только брался за кисть.
— Да! — восклицает Клайв, если заходит речь о тех далеких днях. — Славное было время! Пожалуй, в целом Лондоне не было юноши счастливей меня.
В его мастерской и сейчас висит написанный за один сеанс портрет чуть лысеющего, седоватого человека с пышными усами, мягкой полуулыбкой и грустным взглядом. И Клайв, показывая своим детям портрет их дедушки, говорит, что во всем свете не было человека благороднее его.
Глава XVII
Школа живописи