Нюренберг предостерегает

Запомнилась мне одна интересная встреча. На одном из приемов, который устраивала наша делегация, ко мне подошел американский полковник и предложил бокал шампанского. Я, конечно, отказался под предлогом, что вообще не употребляю спиртного. Он не настаивал. Я обратил внимание, что американцы во время застолья никого не принуждают есть или пить. Все на столе — хочешь ешь и пей, а не хочешь — твое личное дело. Они не требуют пить под предлогом: «Ты меня не уважаешь?!». Я действительно не пил. Полковник не успокоился и предложил сфотографироваться на память о пребывании в Нюрнберге. Я немного растерялся. Вдруг увидел своего напарника. Он дал мне сигнал — мол, порядок, действуй, я подстрахую. Нас сфотографировал один из американских гостей. Жмем друг другу руки. Он обнял меня за плечо. Через несколько дней мне передали эту фотографию.

У меня было много фотографий с членами нашей делегации, и не только нашей. Но, увы...

С 1947 по 1949 годы я учился в Ивановском военно-политическом училище. Это было время «борьбы с безродными космополитами». Молодые люди вряд ли знают, что это такое. В нескольких словах попытаюсь объяснить. Борьба с преклонением перед иностранщиной. Советское — самое передовое, самое лучшее.

Поэт Сергей Михалков включился в эту борьбу и написал стихотворение о тех, кто преклонялся перед «диким Западом» с такой концовкой: «... а сало русское едят». Ходил такой анекдот. Спрашивают советского человека: «Кто придумал рентген?» Ответ: «Австриец по фамилии Рентген». Нет, первым придумали рентген в России. Еще в XVII веке один мужик сказал своей жене: «Я тебя, насквозь вижу.» Как бы он ее видел насквозь, если бы не было рентгена?

Даже мензурки переименовывались. Страшное время. Это была явно антисемитская кампания. И я все фотографии уничтожил. Была у меня цветная фотография красивой женщины из американского журнала. И ее сжег. Единственный документ, который я сохранил на память потомству — это пропуск в зал заседаний суда. Сегодня он стал исторической реликвией.

Когда речь заходит о Нюрнбергском трибунале, меня часто просят рассказать об отношении ко мне Романа Андреевича. Наверное, этот вопрос интересует и читателя. Относился он ко мне с уважением и где-то по-отечески. Мог, если у него было хорошее настроение, пошутить: «Указания начальства подлежат исполнению, даже если они неисполнимы». То, что Роман Андреевич написал после процесса письмо командующему 8-й гвардейской армии генералу Чуйкову, в котором благодарил меня за усердие в службе и просил предоставить мне месячный отпуск, говорит о многом. У него было столько государственных забот, но он нашел время позаботиться обо мне.

Еще один пример, который характеризует его отношение ко мне. Когда мы приезжали после приема, Роман Андреевич почти всегда говорил кому-то из своих помощников, чтобы позаботились обо мне и добавлял: «Мы отдыхали, а он работал».

О его такте говорит такой, казалось бы, незначительный штрих. Роман Андреевич выходит из кабинета и обращается ко мне с вопросом: «Вам не хочется прогуляться?» Конечно, его желание всегда совпадало с моим. Но сама форма обращения говорит о многом.

Ведь речь-то шла не о том, чтобы я составил ему компанию. Просто Роман Андреевич не должен был выходить из дому один, без сопровождения!

Я никогда первым не начинал разговор. Если у него было хорошее настроение, а это было нечасто — забот у него хватало, он интересовался, как живется мне. Нет ли вопросов, которые требуют его вмешательства.

Как-то к нему приехала жена. Иногда о женщине говорят, как о печке — «неплохо сложена». Жена Романа Андреевича была женщиной, которая рождена быть женщиной и которая ни на минуту не забывает, что она женщина. Была стройна и миловидна. Во время застолья проникновенно пела украинские песни. Я, как и все присутствующие, горячо ей аплодировал.

Но чтобы у читателя не сложилось впечатление, что мы с генералом Руденко были чуть ли не друзьями, считаю необходимым уточнить — дистанция между нами всегда и во всем существовала.

Наверное, это ценилось моим начальством. Малейшее некорректное поведение было бы строго наказано. Там было кому оценить мое поведение. И не только мое.

Рассказывают, что более тысячи человек утверждало, что они вместе с Лениным на субботнике несли бревно. Я не нес с Руденко «бревно». Моя роль на Нюрнбергском процессе была скромной и ограничивалась конкретными служебными обязанностями.

Открою тайну: у Романа Андреевича в личной охране нас было двое. И оба — в звании сержанта. Только я был настоящим сержантом, а напарник — ...капитаном «компетентных органов».