В дни летних школьных каникул я приезжал к ним в гости и был счастлив, когда дедушка разрешал мне управлять лошадью. Вообще, им было со мной нескучно. Известно, что утки едят и одновременно пьют воду. Когда бабушка их кормила, я постепенно отодвигал от кормушки посуду с водой и утки бегали от кормушки к воде и обратно. Мне это очень нравилось. Бабушке — не очень. Я любил подбрасывать молодых индюшат, чтоб они летали. Они летали плохо. После моего «эксперимента» больше половины уже не только не летали... Бабушке это совсем не нравилось. Она говорила: «Иосиф, чтоб ты лопнул!» Это у нее было самое ужасное ругательство. Несмотря на мое не совсем примерное поведение, дедушка и бабушка радовались, когда я приезжал к ним в гости. Думаю, что радовались и когда я уезжал. Они были для меня примером трудолюбия и порядочности. После войны я был в селе Синюхин Брод, где они жили до войны. Сельчане тепло вспоминали о их доброте и способности сопереживать чужой боли. Искренне, со слезами на глазах, говорили они о их мученической смерти.
Их сын Юра, мой дядя, погиб на войне. Вот ответ на запрос о его судьбе: «
Двадцать семь воинов пали в бою, а те, кому они спасли жизнь, только через полвека обещают реконструировать могилу и назвать их имена. Это письмо не нуждается в комментариях. Скажу лишь, что отношение к фронтовикам и особенно к воинам, павшим в бою, является показателем морального климата общества.
Моя тетя Муся Вайнтруб вышла замуж за военного летчика. Он погиб в первые дни войны. Тогда погибли и попали в плен многие. Тетю Мусю война застала в Ворошиловграде. Я помню ее. Она была очень красивой. Блондинка, голубые глаза. Все было при ней, и все было на месте. Совсем не была похожа на еврейку. Она долго жила в оккупации. Правда, свекровь, украинка, обычно сопровождала ее на работу и старалась встретить после работы. Боялась, что какая-то сволочь выдаст невестку фашистам. Обошлось. Когда Ворошиловград освободили, тетя Муся пошла на фронт медсестрой. Ее свекровь писала, что невестка спасла жизнь многим раненным бойцам. Была награждена двумя орденами за мужество и храбрость. Погибла, когда выносила раненого с поля боя.
Муж моей тети Жени, Иосиф Нахманович, в начале войны попал в плен. Бежал из плена и прятался на квартире первой жены-украинки. Кто-то его выдал. Вместо него в полицию, рискуя жизнью, пошел брат жены. Обошлось. После очередного доноса арестовали. Когда группу военнопленных вели на работу (в ней был и мой родственник), они разоружили конвой и бежали. Около двух лет он прятался в каменоломнях возле Одессы. Во время наступления на Одессу, весной 1944 года, мы встретились, когда разведчики прочесывали катакомбы. Он меня узнал, я его — только по голосу: так он изменился за годы плена и мытарств!
Шел тяжелый бой. Командир взвода разведки должен быть вблизи командира полка. Я отдал всем, кто прятался в катакомбах, продовольственные запасы разведчиков и почти полную канистру спирта. Попрощался с дядей и договорился после войны отметить нашу встречу. Не довелось. Его призвали в армию и в боях за освобождение Молдавии он погиб. Ко мне судьба была благосклонна. Из пяти членов нашей семьи, воевавших с фашистами, в живых остался я один. Дошел до Берлина и расписался на рейхстаге.
После капитуляции фашистской армии наш 271-й стрелковый гвардейский Берлинский полк был передислоцирован в город Дрезден. Сразу после войны на должность командира взвода разведки назначали офицера. Я был в этой должности полтора года. Для войны это солидный срок. Если к этому добавить, что полк, в котором я воевал последние два года войны, по официальным документам, только 8 дней не участвовал в боевых действиях.
Меня назначили парторгом 3-го батальона. Того самого батальона, в котором я начинал службу стрелком 9-й стрелковой роты.
Во время войны и некоторое время спустя парторги не избирались, а назначались. В партию я был принят после удачного рейда полковых разведчиков в тыл противника.