Ночь, которая умирает

— Честно говоря, да, профессор.

Оба на некоторое время замолчали. Профессору Неддрингу все это не очень нравилось. В последние годы он занимался сложными соединениями хрома, и ему было трудно размышлять о таких неопределенных вещах, как взаимное влечение и брак.

Он потер гладкую щеку — в свои пятьдесят лет он был слишком стар, чтобы носить бородку, чем увлекались более молодые представители факультета, и сказал:

— Ну, Хэл, если вы хотите услышать мое решение, то я должен его принять, на чем-то основываясь, а у меня есть лишь один способ судить о людях — их умение мыслить. Моя дочь вас оценивает по-своему, но у меня имеется собственный способ.

— Конечно, — сказал Хэл.

— Тогда позвольте мне действовать по-своему. — Профессор наклонился вперед и что-то написал на листе бумаги, а потом добавил: — Скажите мне, что это значит, и я дам вам мое благословение.

Хэл взял листок. На нем была написана серия цифр:

69663717263376833047

— Это шифр? — спросил Хэл.

— Можно сказать и так.

Хэл слегка нахмурился.

— Вы хотите, чтобы я разгадал шифр, и тогда вы одобрите наш брак?

— Да.

— А если нет, то вы не дадите своего согласия?

— Возможно, вам это покажется банальным, но таков мой критерий оценки потенциального зятя. Вы можете жениться и без моего согласия. Дженис уже совершеннолетняя.

Хэл покачал головой.

— И все же я бы хотел получить ваше согласие. Сколько времени у меня есть?

— У вас нет времени. Вы должны дать ответ прямо сейчас. Рассуждайте логически.

— Сейчас?

Профессор кивнул.

Хэл Кемп заерзал на стуле и посмотрел на ряд цифр.

— Я должен проделать все выкладки устно? Или я могу воспользоваться карандашом и бумагой?

— Нет. Говорите. Я хочу услышать, как вы рассуждаете. Кто знает? Если мне понравится ход ваших рассуждений, я могу дать свое согласие даже в том случае, если вы не сумеете расшифровать мое послание.

— Ну хорошо, — начал Хэл. — Это вызов. Для начала я сделаю допущение. Я буду считать вас благородным человеком, который не станет предлагать мне непосильную задачу. Значит, я способен найти ключ к этому шифру, не вставая со стула и практически сразу. Из чего следует, что речь идет о вещах, хорошо мне известных.

— Звучит вполне разумно, — заметил профессор.

Но Хэл его не слушал. Он продолжал свои рассуждения:

— Я отлично знаю алфавит, значит, это может быть обычным шифром замены — числа вместо букв. Понятно, что здесь должна быть какая-то хитрость, в противном случае это слишком просто. Однако я всего лишь любитель, и если не сумею увидеть очевидной закономерности, то не решу задачу. Я отметил, что здесь пять шестерок, пять троек и ни одной пятерки — но это ничего для меня не значит. Поэтому я отбрасываю вероятность того, что речь идет о каком-то общем шифре, и перехожу к области наших общих интересов.

Он немного подумал и продолжил:

— Вы, профессор, специализируетесь на неорганической химии, я также намерен заниматься этой наукой. А для любого химика числа обозначают атомный номер элемента. Каждый химический элемент имеет свой собственный номер. На сегодняшний день известно сто четыре элемента; значит, речь может идти о числах от одного до ста четырех. Вы не показали, как числа разделены. Существуют однозначные атомные номера от одного до девяти; двузначные от десяти до девяноста девяти; и трехзначные от ста до ста четырех. Все это очевидно, профессор, но вы хотите услышать, как я рассуждаю, поэтому я говорю о таких простых вещах вслух.

Мы можем сразу забыть о трехзначных номерах, поскольку вслед за единицей всегда следует ноль, а за единственной единицей в вашем шифре стоит семерка. Поскольку вы дали мне двадцать цифр, написанных вместе, можно предположить, что речь идет только о двузначных номерах и их всего десять. Кроме того, здесь может быть девять двузначных номеров и два однозначных, но я в этом сомневаюсь. Даже присутствие двух однозначных номеров приведет к сотням различных комбинаций, значит, говорить о быстром решении задачи невозможно. Таким образом, мне кажется очевидным, что передо мной десять двузначных чисел и мы можем переписать послание в таком виде: шестьдесят девять, шестьдесят шесть, тридцать семь, семнадцать, двадцать шесть, тридцать три, семьдесят шесть, восемьдесят три, тридцать и сорок семь.

Эти номера сами по себе ничего не начат, но раз уж мы предположили, что это атомные номера, почему бы не заменить их названиями соответствующих элементов? Названия могут что-то означать. Это не так просто, поскольку я не запоминал таблицу элементов. Могу ли я на нее взглянуть?

Профессор с интересом слушал рассуждения Хэла.

— Однако я никуда не заглядывал, когда составлял шифр, — заметил профессор.