Ночь на хуторе Межажи. Смерть под зонтом. Тень

По пути к автомобилю я всячески пытался выудить какую–нибудь более подробную информацию, но попутчик молчал. Осталось только надеяться, что он так же, как и мы, направляется в Александрию, что город находится где–то неподалеку, а бензоколонка еще ближе.

Увидев нас, Дэрти включил фары – шаг предосторожности, ставший уже рефлексом. Ведь мы живем в такое время, когда сажать в свою машину чужого человека опасно. Недавно, кстати, я читал, что случайных пассажиров взяли в свою машину двое полицейских ночного дежурства – их трупы нашли в кювете. Патрульная машина была использована с толком: не вызывая подозрений, на ней въехали во двор почтового отделения, когда почтальонам выдавали денежные переводы.

Когда я разглядел спутника, поневоле засомневался, брать ли нам его. На шее – гитара, висевшая на велосипедной цепи. Да и весь его облик выдержан в том же стиле. Босиком, ноги с обломанными ногтями, к пальцам прилипли комья высохшей грязи. Выцветшие, чересчур большие для него джинсы. Грубая веревка поверх черной рубахи так стягивала талию, что казалось, он вот–вот переломится. Аскетическое, бесплотное лицо с горящими глазами, по грудь черная борода. Репьи застряли в курчавых, давно нечесаных волосах, которые к тому же на скорую руку обкорнали на затылке.

Он молча откинулся на спинку заднего сидения. Тренькнула гитара, и снова настала тишина.

– Этот джентльмен, насколько я понимаю, едет в Александрию и по дороге покажет, где бензоколонка, – сказал я с намеренной насмешкой. Однако попутчик никак не отреагировал.

– Куда ехать? – угрюмо спросил Дэрти.

– Вперед! – отрывисто ответил местный житель. Через несколько минут он столь же лаконично отдал новый приказ:

– Направо и снова вперед!

Его молчание угнетало. Дэрти понапрасну пытался вызвать незнакомца на разговор. Наконец, доведенный до отчаяния, он пробурчал:

– Хотя бы имя свое назовите!

– Я – Пророк! – отрывисто прозвучало в ответ подобно лаю.

Через некоторое время мы поняли, что, благодаря спутнику, все же избежали невеселой перспективы ночевки в лесу. Ухабы проселочной дороги сменил гудрон, на темном небе обозначился розовый отсвет огней города. Я обрадовался, уже заранее наслаждаясь заслуженным отдыхом на мягких поролоновых матрацах, который ожидал нас в мотеле.

– Понт! – неожиданно раздался отрывистый лай моего спутника. – Закройте окно!

– Не понимаю, почему, – сказал я, любуясь серебряным зеркалом озера, которое внезапно засветилось на фоне неба. Озеро Понт, правый берег которого примыкал к Александрии, было обозначено на моей карте, поэтому я посчитал его появление добрым признаком. Но какого черта, проезжая мимо, надо закрывать все щели?

Я продолжал еще радоваться романтическому пейзажу, когда удушливая волна вони заплеснула автомобиль.

Наш спутник наконец обрел дар речи.

– Дохлая рыба! Гниющая цивилизация! Химикалии! Стиральные порошки! – Каждая его рубленая фраза по–прежнему казалась отрывистым лаем.

– Господь создал природу для всех существ! Человек ее изнасиловал! Христос сошел на землю проповедывать любовь! Люди распяли его! Они убили Христа, они убили природу! Они изо дня в день пожирают все вокруг! И сказал господь: «Люди сами себя обрекли на смерть!» Птица свята! Дерево свято! Вода свята! Во имя его! Во имя Христа! Уничтожить, уничтожить, уничтожить!

Словно подавившись, незнакомец умолк так же неожиданно, как и заговорил.

Я понял, что услышал кровожадную квинтэссенцию своеобразного евангелия. Сам его смысл не был бог весть как оригинален. Но никогда не приходилось внимать так прямо и беспощадно высказанной истине, что человек, постепенно отравляя создавшую его природу, доказал, что и сам лучшей участи не достоин.

Не знаю почему, но я надеялся, что незнакомец продолжит свой страстный монолог. Напрасно. Все мои реплики наталкивались на прежнюю немоту.

– Вот бензин, – сказал лишь он немного погодя, указав грязноватой рукой в том направлении, где сияла надпись «Авгиевы конюшни».

Мы пояснили, что дальше не поедем. Это известие он воспринял равнодушно. Молча открыл дверцу – гитара снова тренькнула, – молча растворился в темноте.

4

В баре мотеля мы оказались единственными посетителями. После дорожных передряг он казался особенно комфортабельным и уютным. Даже чересчур броские металлические барельефы на стенах не мешали благодушному настроению путника, который посреди ночи оказывается наконец у гостеприимного очага. Очаг на этот раз не был лишь символическим обозначением. В честь нас владелец мотеля Хуго Александер велел растопить большой, сложенный из валунов камин.

С удовольствием потягиваясь, я смотрел, как темно–красный отблеск огня играет на металлических фигурах барельефов. Созданные в современной полуабстрактной манере, они изображали сцены из греческой мифологии.