Ночь нежна

Эйб проводил ее безучастным взглядом. Обернувшись, девушка с некоторой опаской поздоровалась с Николь, и он припомнил, что встречал ее где-то в Париже. Воспользовавшись отсутствием Николь, он дал себе волю и тяжело закашлялся, отхаркиваясь в платок, потом громко высморкался. Становилось все жарче, и нижнее белье на нем взмокло от пота. У него так сильно дрожали руки, что прикурить он смог только с пятого раза; ему было совершенно необходимо пойти в буфет и выпить, но в этот момент вернулась Николь.

– Вот уж не ожидала, – сказала она с иронией. – Эта дама так зазывала меня в гости – и вдруг откровенно щелкнула по носу. Она смотрела на меня, как на прокаженную. – Нервный смешок Николь прозвучал как фортепьянная трель в верхнем регистре. – Вот и оказывай после этого любезность людям.

Справившись наконец с кашлем, Эйб заметил:

– Беда в том, что, когда ты трезв, тебе никого не хочется видеть, а когда пьян – никто не хочет видеть тебя.

– Это вы обо мне? – Николь снова рассмеялась; почему-то встреча с девушкой развеселила ее.

– Нет, о себе.

– Ну так и говорите только за себя. Я люблю, когда вокруг люди, много людей, люблю…

Тут она заметила Розмари и Мэри Норт, которые медленно шли по перрону, высматривая Эйба, и мгновенно бросилась к ним, радостно крича: «Эй, привет! Эй!», смеясь и размахивая пакетом с купленными для Эйба носовыми платками.

Они неловко стояли маленькой группой, подавленные гигантским присутствием Эйба, который возвышался наискосок от них подобно потерпевшему крушение галеону, но мощью фигуры торжествовал над собственной слабостью, привычкой потворствовать ей, ограниченностью и озлобленностью. Все три женщины ощущали величавое достоинство, которое он излучал, окруженный ореолом своих достижений, пусть даже незавершенных, кое у кого вызывавших сомнения и уже превзойденных другими. Но их пугала неистребимая сила его воли; некогда это была воля к жизни, теперь она превратилась в стремление к смерти.

Наконец прибыл Дик Дайвер, лучившийся ровным ясным светом, и три женщины с облегчением бросились к нему, готовые, как обезьянки, повиснуть у него на плечах, вспрыгнуть на тулью его элегантной шляпы или на золотой набалдашник трости. Теперь хоть на время они могли забыть об устроенном Эйбом спектакле грандиозной непристойности. Дик моментально оценил ситуацию и воспринял ее спокойно. Он извлек трех дам из недр озабоченности и переключил их внимание на вокзальную суету с ее маленькими чудесами. Неподалеку от них прощались друг с другом какие-то американцы, их голоса напоминали шум воды, льющейся в глубокую старую ванну. Здесь, на вокзале, с Парижем, оставшимся за спиной, они словно бы уже качались на океанской волне, вступив в процесс замещения, трансформации, собирания атомов в первичную молекулу новой нации.

Состоятельные американцы выходили из вокзала на перрон с откровенно новыми лицами – смышлеными и сосредоточенными, то были лица не мыслителей, но людей, отлично владеющих набором чужих расхожих мыслей. Если среди них вдруг попадалось английское лицо, его легко было опознать по проницательному и настороженному выражению. Когда на перроне собралось достаточно много американцев, первое впечатление безукоризненной правильности и окружавшая их аура денег начали блекнуть, превращаясь в неуловимую национальную дымку, затемнявшую взгляд как им самим, так и сторонним наблюдателям.

Вдруг Николь, схватив Дика за руку, крикнула: «Смотри!» Дик обернулся вовремя, чтобы стать свидетелем сцены, разыгравшейся через несколько секунд у третьего от них пульмановского вагона и нарушившей монотонный вокзальный гул. Молодая женщина с уложенными шлемом волосами, та самая, знакомая Николь, как-то странно, вбок, отскочила от мужчины, с которым разговаривала, лихорадочно сунула руку в сумочку – и в следующий миг два револьверных выстрела распороли спертый воздух над перроном. Одновременно прозвучал резкий паровозный гудок, и состав тронулся, моментально оттеснив на задний план необычное происшествие. Эйб, явно ничего не заметивший, помахал друзьям рукой из окна. Но прежде чем толпа сомкнулась, они увидели, что выстрелы достигли цели: человек, в которого стреляли, осел на землю.

Казалось, прошло сто лет, прежде чем поезд затормозил; Николь, Мэри и Розмари, отойдя в сторону, смотрели, как Дик пробивается сквозь толпу. Он вернулся минут через пять; к тому времени люди на перроне почтительно расступились, давая дорогу мужчине на носилках и побледневшей девушке, решительно шагавшей между двумя растерянными жандармами.

– Это Мария Уоллис, – торопливо сообщил Дик. – Человек, в которого она стреляла, – англичанин, его личность удалось установить с трудом, поскольку пуля пробила документы. – Подхваченные толпой, они поспешно удалялись от поезда. – Я смог выяснить, в какой полицейский участок ее везут, и еду туда…

– Но у нее сестра живет в Париже, – возразила Николь. – Почему бы не позвонить ей? Странно, что никто об этом не подумал. Она замужем за французом, который может сделать больше, чем мы.