Ночь нежна

За последние два дня в нем поселилась такая неуверенность, что он и сам толком не знал, чего хочет. Расплатившись с водителем, он пешком направился к студии. Не доходя до нее, перешел на другую сторону улицы. Внешне импозантный, в элегантном костюме, внутренне он ощущал себя неприкаянным и гонимым уличным псом. Истинное достоинство можно было обрести, лишь вымарав из прошлого последние шесть лет жизни. Он нервно и бессмысленно кружил по прилегающему к студии кварталу, как один из подростков – героев Таркингтона, торопясь миновать слепые зоны, откуда нельзя было увидеть выходящую из здания Розмари. Район был унылый. Рядом со студией Дик увидел вывеску «1000 сорочек». Всю витрину заполняли сорочки: сложенные стопками, с пристегнутыми галстуками и без, чем-то набитые для объема или с сомнительной элегантностью брошенные на пол витринной коробки. Тысяча сорочек – попробуй сосчитай! По другую сторону он прочел: «Канцелярские товары», «Кондитерская», «Распродажа», «Реклама» и афишу фильма «Завтрак на рассвете» с Констанс Тэлмадж в главной роли. Дальше располагались более суровые вывески: «Церковное облачение», «Некрологи» и «Похоронные услуги». Жизнь и смерть.

Он понимал: то, что он сейчас делает, знаменует поворотный момент в его жизни – это выходило за рамки всего, что было раньше, и даже за рамки того впечатления, которое он наверняка производил на Розмари. Та всегда видела в нем образец корректности, а хождение вокруг студии являлось вторжением в ее частную жизнь. Однако потребность Дика делать то, что он делал сейчас, была выбросом некой его глубинной сути: он не мог не ходить, не стоять здесь; в своей сорочке с манжетами, идеально пригнанными к запястьям, в пиджаке с рукавами, как втулки, облегавшими рукава рубашки, с воротником, мягко повторявшим окружность шеи, с безупречно подстриженными рыжими волосами, с щегольским портфелем в руке, он ничем не отличался от того, кто однажды испытал непреодолимую потребность, надев рубище и посыпав голову пеплом, преклонить колена перед базиликой в Ферраре. Это было данью, которую Дик платил чему-то незабытому, незамоленному, чему-то настоящему.

XXI

Протоптавшись в окрестностях студии без малого час, Дик оказался неожиданно вовлечен в общение. Такое нередко случалось с ним именно тогда, когда ему никого не хотелось видеть. В подобные моменты он так строго охранял свое уязвимо обнаженное душевное состояние, что порой сам вредил собственным целям – так актер, играющий вполсилы, заставляет зрителя вслушиваться, вытягивая шею, изо всех сил напрягать внимание и в конце концов невольно создает в зале такой эмоциональный накал, что у публики открывается способность заполнять оставленные им в своем исполнении пустоты. Точно так же мы редко испытываем сочувствие к тем, кто ищет его и в нем нуждается, – мы приберегаем его для тех, кто умеет иными способами тронуть нашу душу.

Так мог бы сам Дик оценить случившийся далее эпизод. Когда он шел по улице Сент-Анж, американец лет тридцати с почти зловещей улыбкой на страдальчески худом лице попросил у него прикурить. Протягивая зажженную спичку, Дик сразу же причислил его к знакомому с юности типу людей: такие ошиваются в табачных лавках, стоят, опершись локтем на прилавок, и через узкую щель своего сознания наблюдают за входящими и выходящими. Их можно увидеть в гаражах, где они вполголоса обсуждают какие-то мутные дела, в парикмахерских, в театральных фойе – по крайней мере именно в таких местах представлял их себе Дик. Изредка подобные лица мелькали в каком-нибудь из наиболее жестоких комиксов Тэда – в детстве Дик нередко с опаской заглядывал за этот край мрачной пропасти преступного мира, на границе которой стоял.

– Ну как вам нравится Париж, приятель? – Не ожидая ответа, мужчина попытался подстроиться под шаг Дика и бодро спросил: – Вы откуда?

– Из Буффало.

– А я из Сан-Антонио, но здесь осел еще с войны.

– Вы служили?

– О да! Восемьдесят четвертая дивизия – слыхали? – Мужчина чуть забежал вперед и уставился на Дика едва ли не угрожающим взглядом. – Остановились в Париже на время или только проездом?

– Проездом.

– В каком отеле живете?

Дик мысленно усмехнулся: должно быть, парень вознамерился ночью обчистить его номер. Тот мгновенно прочел его мысли.

– С такой фигурой, как у вас, меня бояться нечего, приятель. Здесь полно бродяг, которые охотятся на американских туристов, но меня вам опасаться не надо.

Дику это надоело. Он остановился и сказал:

– Наверное, у вас много свободного времени?

– Да нет, я тут в Париже делом занимаюсь.

– И какого же рода делом?

– Газеты продаю.

Несоответствие между его устрашающими ужимками и мирным занятием казалось абсурдным, но мужчина попытался исправить впечатление, добавив:

– Не сомневайтесь, в прошлом году я заработал кучу денег – продавал «Санди таймс» по десять – двадцать франков, при том, что газета стоила шесть.